Игорь Яркевич - Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий

Дурочка повела меня в центр салона троллейбуса. Там образовался свой маленький салон, и душой его был некто, чьи реплики встречались постоянно с одобрением.

Кто же он? "Ах, опять же дурачок", - снова догадался я.

Итак, в троллейбусе, поверьте, оказался дурачок. Кто такой дурачок? Нетрадиционный субъект мужского пола, привлекающий всех вокруг очарованием и самобытностью в отличие от дурочки - милого женского существа, выделяющегося поступками и фразами на фоне полупотусторонней для нее окружающей среды реальных объектов.

- А где ваша жена? - спросили дурачка.

- А жена моя уже восемь лет как на Миусском кладбище! - радостно ответил дурачок, и члены салона с удовольствием посмеялись.

- А что вы едите? - опять спросили его.

- А я макароны варю! - сказал вежливый дурачок, и салон отозвался взрывом дружного животного смеха. Я не очень-то понимал, что веселого в том, что чья-то жена давно на кладбище, а кто-то после такого потрясения варит себе макароны, кушать ведь надо, но карнавальная стихия всегда была для меня тайной - я здесь не судья.

Громче всех смеялась моя дурочка. Она уже успела забыть все автобусные ужасы, да и вряд ли для нее это были ужасы, скорее всего - безобидные картинки.

Иногда водитель продавал билетные книжки, они ползли по троллейбусу белой змейкой в крапинку, пассажиры передавали их друг другу с омерзением, и я их прекрасно понимал - ведь есть у тебя билет, нет у тебя билета - в конечном счете, не имеет ровно никакого значения и ни к чему не обязывает.

- А вот Горбачев? - вдруг спросила моя девочка.

- А Горбачева я очень люблю! - гордо признался дурачок; так даже я засмеялся.

Дурочка села к нему на колени, обняла и принялась что-то горячо шептать ему на ухо. Некоторые слова я смог расслышать: "...И не любит... последнее говно... но дал пятачок..."

Я постоял возле них какое-то время. Они абсолютно не потели, в троллейбусе душно, вентиляции никакой, все вокруг давно вспотели, а эти двое совсем не потеют, дурочка вертелась и пела, подмышка была хороша, густые черные волосы покрывали ее, но чувствовалось, что кожа под ними белая-белая, ничего, когда-нибудь побреет, она спросила его: "А ты?", он вырвал у нее из подмышки один волосок, длинный такой, и обмотал его вокруг указательного пальца и показал этим же пальцем на "вольво"-пикап, проезжающую мимо троллейбуса.

Дурочка, дурочка, милая девочка, где твоя лавочка, где твоя печка? В холодные ночи, в жаркие дни кто обнимает колени твои? Впрочем, сейчас, когда у нее есть дурачок, за нее можно не волноваться, недаром окружающие с завистью смотрят. Прощай, дурочка, и дурачок, прощай! Будьте счастливы и не поминайте лихом! Теперь они будут жить долго и счастливо, а затем умрут в один день.

Я незаметно вышел из троллейбуса и побрел неведомо куда, скорее всего, представляете, на хер. Александр Сергеевич, дорогой, если можно так, чтобы и с ума не сойти, и чтобы ни посоха и ни сумы - давай научи, если нет - тогда возьмемся за руки, как два брата-дегенерата, и тебе придется пройти со мной в том же направлении, туда же...

1991

Тихий, спокойный,

почти лирический рассказ

Риэлтор - он как индеец; он хорош только мертвый.

От этих сук риэлторов пахло всем, чем угодно, - кроме того, чем положено пахнуть достойному человеку. От них пахло сигарами, большими деньгами, одеколоном "Опиум", дорогими безделушками, домами, где зимой тепло, а летом прохладно, тортом "Черный пес" за сто семьдесят пять тысяч из гастронома "Новоарбатский", уверенностью в завтрашнем дне и лангустами в белом вине. И вообще они не боялись смерти! Но главное не то, что они не боялись смерти, а от лангуст в белом вине никакой радости, а одна изжога! Просто от порядочного человека, настоящего человека должно пахнуть Холстомером и Айвенго, опавшим осенним листом и вечной слякотью, слезой невинного ребенка и романтичным поступком. А суки риэлторы пахли только своими запахами и не пахли чем-то таким настоящим, большим, неожиданным, родным.

Риэлторский разгул становился опасен. Надо было срочно что-то предпринимать. Если каждый сука риэлтор будет пахнуть лангустами в белом вине, то запах Холстомера, опавшего листа и адекватных состояний может скоро испариться навсегда. И что же мы будем делать с этими ебаными лангустами? С ними не поговоришь по душам, галопом на них не проскачешь; настала пора решительных действий во имя сохранения запахов настоящего порядочного человека.

Можно было бы бежать за каждым риэлтором и гадким голосом кричать ему вслед: "Хуй! Хуй!" Это была бы отличная месть! Серьезная месть! Но эти суки риэлторы ездили, как правило, с охраной, а за машиной, тем более с охраной, не очень-то побежишь, крича гадким голосом вслед "Хуй! Хуй!"