Ирина Кудесова - Циники

Ах вот откуда эта пьянящая, легкая, подобно дыханию, нежность. А я-то! Все эти годы воображала себя подле квадратномордого красавца с ямкой на подбородке. Правда, Петер не слишком подошел под это определение. Но прибалтийская сдержанность казалась дальней родственницей мужественности. Словом, чем шире плечи, тем ближе оргазм.

А завершилось все ласковым, как юная леди, Балашовым. Хрупким и ласковым. (Хотя и вовсе не по-девичьи на каждом углу демонстрирующим свою чувственность.)

Вообще-то я ничего не знаю о юных леди. Возможно, не так-то они и нежны.

Теперь: квадратномордым и дуболапым - отставка. Эй, вы, слабо почувствовать себя женщиной?

...А ведь когда-то я заглядывалась на одного из этих - на учителя физкультуры средней школы номер понятия не имею. Как раз на того - с помятой физией, из соседней комнаты, в тапках. Это он сейчас распустился, а было время, когда чуть ли не в бабочке шатался по дому. Поигрывал бицепсами. Мы весьма мило кокетничали. Пока он не ворвался в ванную, я и не знала, что он идиот. Если женщина смеется над тобой, значит, ты проиграл. Она не простит тебе этот смех. Ты для нее уже не мужчина.

...А вот бывает еще хлеще: уже не мужчина, а - больше.

Больше?? Что? Больше, чем "мужчина"?? Дубомордые обиделись, насупились.

Больше!! Романтичные, готовые топиться девочки хлопают в ладоши: это любовь, любовь!

Это не любовь, девочки. Больше.

* * *

Любовь дружит с Верочкой и Наденькой. Все трое рассчитывают на лучшее.

Мы не ждем ничего.

Мало того: мы не плачем, стоя над пропастью. Мы слишком мудры, чтобы плакать. И слишком благоразумны, чтобы сорваться с обрыва.

Ведь даже оступившись, я всегда вскрикиваю. Я так боюсь как-то поранить себя.

Верно, оттого и во влажный сентябрьский вечер, к занавешенной сырой пылью высотке Университета, линялой мокрой лавчонке я редко возвращаюсь в своей короткой памяти. Наверно, боюсь пораниться.

...Юлька принялась гоняться с диктофоном за прохожими. Оставили машину у дороги. Иван просто взял меня за руку и пошли - сквозь рыжий парк, по красноватому от влаги гравию. Камешки чуть щелкали под каблуком. Я удивилась бы, если в тот вечер он не поцеловал бы меня.

В промозглой опускающейся серости, под дурацким куском полиэтилена вместо зонта (капли сбегали по краю и падали на новую юбку) этот чувственный чужой муж с замашками гея становился мне немучительно дорог.

Не желала большего. Думала - унесу с собою эту нежную вспышку...

Унесла. Как котенка, лелеяла. Через пять дней наступил октябрь, прогнал жар, температуру, рыжий парк в мареве дождевых капель. Я снова вышла на работу.

* * *

- Кuidas kдsi kдib?

- Ikka kaub...

На этом мои познания в эстонском исчерпываются. Петер голубит честолюбивую мечту - отправить меня, по прибытии, на курсы: дабы говорила я на языке его предков. Подумать только: выучить четырнадцать падежей! Плевать, не то еще вызубривали.

- Тты неэ подходилаа к тэллэфонуу. Что-тто случиллось?

Маленький мячик прыгает: катится по гласным, на согласных подскакивает. Хочется ласки.

- Петер! Петер!

- Я слышшу тэбя. - Он повторяет свой вопрос.

Случилось... Случилось лишь то, что теперь постоянно хочется ласки.

- Соседи как обычно оборвали провод. А сами трубку не берут.

- Почеэмуу?

- Принципиально. Им по межгороду никто не звонит. Петер! Петер, ты слышишь меня?

- Я хорошоо тэбя слышшу. Когдаа тты приезжаешшь?

Не то. Он не слышит меня. Но оглянуться не на кого: тот, нежный, как юная леди, так же далек. У нежности нет лица, если она неизбирательна.

- Петер, я задержусь еще на неделю. Мама просила побыть с ней перед отъездом. Ты не против?

- Нэтт, делай какк нуужно. Тты позвонии, когдаа билетт возьмешшь.

- Петер, я позвоню. Как ты?

- Нормалноо. Тэбе привэтт отт маамы... и отт сэстрыы.

Про сестрицу мог бы и не привирать. Где это написано, что в семье все должны друг друга любить?

- Спасибо, Петер. Передай им то же... самое. Маму... поцелуй.

- Хорошоо. Буду ждатть звонкаа.

- Пока, Петер.

Шорох за дверью. Растопырили уши: неймется узнать, когда я отсюда выметусь.

Я-то буду смотреть на Финский залив, а вы - на помойку под окном. Буду без визы кататься в Германию и Бельгию. А вы - если только на оптовый рынок и на барахолку.

(...Патриот в семейных трусах лупит кулачищем в грудную клетку:

- Меня отсюда калачом не выманишь!

Одного не учел: никто, собственно, и не выманивает.)

Я для них - сволочь, променявшая радости коммунальной жизни на ужасы пестрого буржуазного мирка.