Ирина Кудесова - Циники

Из недр соседской комнаты выплывает помятая морда.

- Драть таких надо.

- Алексей Гаврилович, а вы задвижку в ванной еще не починили? А может, вы... это... сами ее и... простите... того?

- Это еще зачем мне? - морда растеряна, запугана, озлоблена.

- А девочек молоденьких посмотреть.

Катерина Васильевна становится похожей на вскипевший чайник со свистком.

- Алексей! Убери эту циничную хамку сейчас же! Я за себя не отвечаю!

Шныряю в свою комнату, щелкаю замком. Черт знает этих психов.

Катерину Васильевну жалко. Жизнь так и утекла: в двухкомнатной коммуналке, нос к носу с ублюдком-мужем и дочерью, которая то и дело заявляет ей "заткнись" и "пошла вон". Вместо "какой пример вы показываете..." лучше надавала бы этой дуре затрещин. Мы могли бы стать друзьями; сообщницами; заговорщицами. Но - нет: она же на службе. На страже интересов убогонького семейства. Она разучилась: дружить, шептаться, дышать.

Сквозь дверь доносятся редкие всхлипы. Не мне их утишать. Я сама бы всплакнула, но для этого я слишком цинична.

* * *

- Расскажи мне о Таллинне. О Петере.

- Таллинн разный. Есть старый город - он будто игрушечный. Там мощеные мостовые - как у нас на Красной площади. Крохотные магазинчики, в них чистенькие вещички, музыка играет. Так смешно: они говорят по радио "реклаам". Сразу чувствуешь себя в гостях.

- А ты хочешь там поселиться.

- Наверно, и в гостях можно жить. Еще там миллион барчиков: через каждые десять шагов. Мы как-то поздно вечером попали с Петером под дождь, под проливной дождь. Бежали по глянцевой мостовой, мимо блестящих машин... там, знаешь, одни иномарки... я почему-то запомнила ярко-красный "вольвешник" в круглых каплях. И еще золотые фары в темноте. Так вот, мы нырнули в первый попавшийся подвальчик. Там была узенькая витая лесенка... Представляешь, десять ступенек - и ты окунаешься в другой мир... будто выключили дождь, лупивший по мостовой, вообще выключили всю жизнь за пределами этого оранжевого мирка... Там стены были оранжевыми. Или мне так кажется. Картиночки... столики дубовые. Бармен в белой рубашке с бабочкой. Петер говорил с ним по-эстонски. Ой, так забавно: они гласные тянут, а на согласных, наоборот, спотыкаются. Будто мячик прыгает.

- А Петер по-русски с акцентом говорит?

- Вообще-то да, но немножко. Мама-то у него русская. Такая, знаешь... хлопотушка. По выходным пироги печет.

- ...И ты будешь печь.

- Не буду.

- Будешь.

- Тебя это не касается. И не коснется.

- Да уж это точно. Что у нас осталось? Среда, четверг, пятница. Если ты уедешь в субботу.

- Не раньше. Так я и упущу последнюю ночь, как же.

- Петер-то ждет.

- Подождет. А ты когда - за женой?

- Тогда же. Посажу тебя на поезд и - в Дмитров. Внучка так удолбает дедушку с бабушкой за четыре дня, что появиться надо бы с бутылью валерьянки. Кот зашуган уже так, что из-под дивана вылезает только ночью.

- Ах, вот для кого - валерьянка! Мол, выпьем, котенька, за светлое будущее...

- А мы? Выпьем за светлое будущее?

Рубиновая жидкость рвется вон из узкого матового горлышка. В углу уже стоят три бутылки кагора. Пустые.

- Выпьем, Балашов. За то, чтобы будущего не было.

- Ух ты. С чего это вдруг? Тебя, кажется, ждет католическое венчание. С любимым человеком. Меня - любимые женщина и ребенок. Неплохое будущее. Правда, в нем не будет...

- ...тебя.

- И тебя.

Мы дружно смеемся: снова говорим хором. Вообще, мы часто отвечаем одинаково. Так сладко: в эти мгновения кажется, что никого ближе нет. Роднее. Я сказала: "...тебя". А он: "И тебя". И затем мы, не сговариваясь, вместе: "Переживем".

Никого нет ближе.

* * *

... - Дашка, работа есть.

Откинула одеяло. С закрытыми глазами села на постели.

- Знаю я вашу работу. Школьников фотографировать.

Посмотрела на часы. Это форменное издевательство: только половина десятого. Звонят ни свет ни заря, как к себе домой.

- На сборы тебе полчаса. Репортаж надо сделать. Срочно.

- Ой, Юль, а ехать-то куда?

- "Речной вокзал", первый вагон из центра. Там тебя подхватят. Они на машине.

- Кто "они"? Куда мы поедем?

- Ну, наши ребята. Фотографу прозвониться не можем, а материал срочный. Тринадцатилетняя девочка утонула. Что-то насчет неразделенной любви. Где-то за городом. Ты пошевелись, без десяти одиннадцать они будут на "Речном". Опаздывать не советую.

"Опаздывать не советую". Началось. Еще ни копейки не заплатили, а уже нервы треплют. Удивительно, как люди живут по двум стрелочкам.

* * *

Примчалась без пяти, вся в мыле. Аппаратура, между прочим, - не воздушный шарик. А эта парочка заявилась только в одиннадцать. Андрей мне сразу понравился. Иван же начал с того, что прихватил за талию. Ненавижу фамильярность. Всю дорогу я подчеркнуто не замечала Ивана, говорила только с Андреем. Терпеть не могу, когда клеятся с полоборота.