Вячеслав Курицын - 7 проз

Она прыгнула в машину, пошевелила губами, но в салоне было тепло, она ничего не сказала, она поняла, что замерзла. Она задремала.

Дома, при ярком свете, он разглядел тяжелые коричневые узлы на ее голых тонких руках, заглянул ей в глаза. Обнаружил, что они целиком заполнены сияющими рыжими зрачками, расплывшимися, как разбитый желток.

"Горячее... Горячего", - крикнула она, то есть первое слово крикнула, второе еле прошептала. И смолкла, будто сломав голос.

"Чаю?" - спросил он, она покачала головой.

"Ванну?" - спросил он. Она кивнула, он указал ей на дверь, она рывком сорвала с себя коротенькое голубое платье, под которым оказались только узенькие белые трусы с вышитым мухомором. И прошла мимо него, прежде чем он успел сфокусировать взгляд на маленьких титьках.

Когда-то, в юности, он тоже мог бродить по городу без памяти и без денег. Когда-то, в начале карьеры, он торговал героином. Возил пакеты с товаром из Варшавы в Москву. Если бы его поймали тогда в поезде "Полонез", он бы до сих пор грел нары. Потом он удачно перескочил на автомобили, потом на видеобизнес. Последние годы занимался золотом и год от году жил все комфортнее и буржуазнее. Теперь он не мог представить себя пусто гуляющим по ночному городу, хотя бы и с деньгами в кармане. Потому что каждый следующий день был расписан по минутам и состоял из десятков звонков, поездок и встреч.

Он посмотрел на часы, она находилась в ванной уже опасно долго, он стукнул в дверь, чтобы сказать ей об этом. И передать ей халат. Она не отозвалась, он толкнул дверь: она, перегнувшись из ванной, опершись рукой о противоположную стену, заглядывала в зеркало. И по лицу ее скользили тяжелые черные тени. Он окликнул ее: она схватила с полочки под зеркалом маникюрные ножницы, вышвырнула из ванной свое костлявое тело. Бросилась на него, он попытался перехватить ее руку, она увернулась и глубоко пропорола ему ножницами кожу чуть выше уха, он отскочил, оставляя на ковре длинный кровавый веер. Машинально схватил телефон: она взмахнула рукой, чиркнула ножницами, и в руке его оказалась трубка с жалко болтающимся отрезанным шнуром: он словно очнулся, сообразил, где мобильный. Закрылся с ним в спальне и разбудил стремительным звонком друга, владевшего частным наркологическим пансионом.

Она не сразу стала его узнавать, но когда он пришел к ней в третий или четвертый раз, она улыбнулась. А в следующий раз запомнила его имя. И он стал приезжать почти каждый день.

Они гуляли по прилегающему к пансиону парку, она съедала по две-три ягодки из принесенного им килограмма. Долго задерживала ладонь на коре дерева, внимательно наблюдала за божьей коровкой, сосредоточенно чертила прутиком на песке кружки и стрелы и деликатно отворачивалась, когда у него тилибомкал телефон.

Он поражался, как медленно она все делает, как тихо скользит ее взор и течет ее кровь. Он давно привык жить в ритме писка мобильного, пейджера и электронного блокнота: выходя за ворота пансиона, он швырял стрелку на спидометре далеко вперед, отыгрывая потерянные с ней минуты. Этот перепад в ритмах изрядно поразил и смутил его.

Она попросила его съездить в какое-то Митино, в жутко обшарпанную квартиру, где пахло химией и смотрел с иконы Христос. Чтобы заплатить за нее долг. Она просила привозить ей книги, и он сам, не доверяя секретарше, покупал ей в магазине Пушкина и Достоевского, взвешивая на ладони тяжелые тома. Прикидывая, сколько бы весил такой кусок золота и сколько нужно времени, чтобы прочесть такую книгу: он даже пробовал читать. Но сразу понял, что на такое чтение нельзя тратить по полчаса в день, а надо тратить часов по пять, которых у него не было; кроме того, он каждый день старался заскочить в пансион. Жизнь сбилась с пульса, в ней появились провалы и паузы, она словно обмякла, обветшала. Потеряла упругость и прочный матовый блеск: в его собственную стрелообразную судьбу вплелась теперь путаная нить его подруги. Ему приходилось теперь петлять и замедляться, раздваиваться: во время встреч с ней он вдруг начинал прокручивать в голове недавнее выступление на совещании, ища слабые места. А во время деловых переговоров он вдруг замолкал надолго и видел, закрывая глаза, ее лицо и коричневые узлы на тонких руках: через две недели он понял, что у него каждый день болит сердце. Наверное, от перепада давлений и скоростей. Он сделал то, что собирался сделать уже несколько лет: заказал себе песочные часы с золотым песком, и поставил их на столе в кабинете, и стал еще чаще выпадать из жизни. Прерывая вдруг инструкцию подчиненным или диктовку письма, переворачивая колбу и зависая над мерным ходом тусклых желтых песчинок.