Пауль Куусберг - Одна ночь

Совершенно не выносил он и Сярга. В первые же дни между ними возник спор, и они наговорили друг другу резкостей. По мнению Койта, Сярг видел все в черных красках. Любимым выражением милиционера было: "рыба начинает гнить с головы", и он всегда им козырял. Он не давал втянуть себя в полемику общего характера, а бил собранными на улице фактами. "Собранные на улице факты" - было определение Альберта Койта, которое он считал метким, но, находясь с глазу на глаз с этими "уличными фактами", оказывался большей частью в затруднении. Койт чувствовал себя куда тверже в области абстрактных рассуждений, однако с милиционером спорить в привычной манере неудавалось, тот. поднимал его философствования на смех, презрительно называя их книжной премудростью. Юлиус Сярг казался Койту случайным попутчиком, который теперь, в критические дни, сожалеет в душе, что связал свою судьбу с советской властью. Чего стоят его анекдоты. Чувство юмора у Койта, начитанного, обладавшего абсолютной памятью, было не очень-то развито.

- Странно, что ты пошел с нами, - услышал Альберт Койт над своим ухом рокочущий бас Сярга. - Тебе надо было пристать к финансистам. Они наверняка добудут машину. Мелания сторожила бы твой сон и... Не пришлось бы месить в темноте снег. Вы что, рассорились?

Койт оцепенел.

- Меня просто завидки брали, - продолжал Юлиус с наигранным участием. - Спали в обнимку, ну прямо два голубка. Баба пышная, а? Сам худоба, как молока салачья, выбрал себе тушу...

Койт крепился изо всех сил. "Молчи, молчи, молчи!- внушал он себе. Не подавай виду, не подавай виду, не подавай виду. - Он вскинул голову, чтобы снежинки падали на лицо и остужали. - Спокойствие, спокойствие, спокойствие".

В любом случае Койт вспыхнул бы; как бенгальский огонь, на этот раз он сумел сдержать себя. Засунул глубже руки в карманы пальто и шел, не обращая внимания на Сярга. Будто говорил тот на ветер. Словно Койт и не шел рядом с ним. Не прибавил и не убавил шагу. Никак не отреагировал на слова милиционера, который сейчас для него просто не "существовал.

Слова Сярга оскорбили Койта.

Да, он спал рядом с Меланией. Не одну, а несколько ночей кряду. Да, они лежали бок о бок - в объятиях, как говорил милиционер. Но где это происходило? Не в полумраке, на гостиничной койке, а на полу в вагоне у всех на виду. Они случайно оказались рядом, совершенно случайно. Сярг, эта мелководная сорная рыбешка, которую даже море не приняло, должен бы прекрасно все знать. Жалкая душонка... У него, Альберта Койта, и Мелании не было другого выбора. Их свела неизбежность. Оба они смогли быть выше предрассудков, оставаясь чистыми в мыслях и поступках своих. Койт гордился собой и Меланией тоже, а тут является какой-то Сярг и все оскверняет... Свинья, пена, которую история поднимает со дна... Или он забыл, как все случилось? Рано утром они сели на Финляндском вокзале в поезд, чтобы уже в третий раз отправиться к Ладоге. Все шутили, что три - это закон, третий раз должно повезти. А вечером их вагон стоял на том же месте, что и утром, стоял целый состав, дожидались сотни людей. Их, эстонцев, было немного, человек восемьдесят (во всяком случае, меньше ста или, самое большее, сто). Одно время даже подогнали паровоз, но через час снова отцепили. Вечер перешел в ночь, ожидание всех уморило, все было переговорено, и песни спеты, люди сидели и дремали. Никто не знал, когда поезд тронется, людей призывали к терпению. Именно тогда - в одиннадцать или двенадцать ночи Койт и сказал, что, если никто не возражает, он уляжется на пол отдохнуть, по крайней мере кости расправить. Кто знает, сколько им еще оставаться здесь и что их ждет! Валгепеа нашел его слова разумными, а Яннус еще и добавил, что мужчинам и впрямь надо освободить для женщин лавки, Валгепеа вместе с Адамом устроились рядом между сидений, одна освободившаяся лавка досталась Дагмар, вторая - Тихник. Вскоре и другие последовали их примеру. Кое-кто пытался спать сидя, склонив головы друг другу на плечо. Койт считал таких людей аристократами, для которых вагонный пол, видите ли, неподходящее место для спанья. После долгого времени Койт снова был доволен собой. Тем, что оказался выше всяких предрассудков и чувствовал внутренний долг улечься на пол. Если бы Койт знал, кого он заполучит себе в соседи, может быть, и подождал бы еще, взвесил бы все "за" и "против", потому что боялся женщин. Но ничего такого предположить он не мог. И если бы он стал ждать и взвешивать - это тем более выглядело бы предвзятостью. Ничего не поделаешь, и сознательный человек не слособен в один присест освободиться от родимых пятен. Впоследствии Койт радовался непроизвольности своего поступка.