Сергей Львов - Друг моего детства

Когда мы возвращались вместе из школы, и когда мы вместе читали книги, и когда мы вместе делали газету, нас дразнили. Но мы решили, что не будем обращать на это внимания. Никогда. Ни за что. Это было трудно, но мы переупрямили всех. Если Марина не приходила в школу из-за простуды, Анна Васильевна говорила на уроке, чтобы я отнес ей домой тетрадь с контрольной работой или объяснил задания, и в классе над этим уже не смеялись. Привыкли.

Началась зима, а мы по-прежнему возвращались из школы вместе. У Марины была шапка из пыжика, с длинными ушами. Если Марина не завязывала уши, когда мы шли рядом, я держал в руках пушистое ухо ее шапки. Эту шапку привез Марине дядя. Он был капитаном и плавал где-то на Севере. Оттуда он и привез ей шапку из пыжика, с длинными мягкими ушами. Ни у кого больше не было такого дяди-капитана, и ни у кого больше не было такой шапки из пыжика, и ни с кем больше, кроме меня, не дружила Марина.

Родителей ее я никогда не видел. Когда я приходил к Марине домой, я заставал только ее бабушку Екатерину Христофоровну. Глаза у бабушки были тоже синие, только выгоревшие, а волосы совсем белые. Она угощала меня изюмом и винными ягодами, молчала и вздыхала...

Потом наступили морозы. По дороге домой надо было останавливаться и, отвернувшись от ветра, тереть щеки варежками. Но мы по-прежнему возвращались из школы вместе, и я по-прежнему делал крюк, чтобы проводить Марину. Попрощавшись с ней, я бегом бежал к автобусу. На остановке к фонарю был приделан игрушечный автобус - коричнево-красный и круглобокий, как докторский чемодан. Наконец к остановке подходил точно такой же автобус, только большой - английский "Лейланд", который ходил тогда по маршруту номер шесть от Красной площади до Белорусского вокзала. У него были высокие колеса и лесенка из четырех крутых ступенек. Я влезал в автобус и не успевал продышать просвет в мохнатом льду, покрывавшем стекло круглого окошечка, как автобус останавливался на углу Садово-Триумфальной. До подъезда я бежал бегом. Но все равно дома кто-нибудь говорил:

- Опять гуляли? Уши, рыцарь, не отморозил?

Какие уши! Почему рыцарь? Почему отморозил?

На моих прежних товарищей - Федю Бычкова и Арсика Хачатрянца - у меня не оставалось времени. Они вначале обижались, а потом так занялись своими отдельными от меня делами, что, когда я хотел присоединиться к ним, ничего не получалось. Но я жалел об этом недолго. Постепенно и товарищи перестали на меня обижаться, а к весне наши имена "Марина" и "Юра" стали произносить как одно слово "Маринасюрой", говорили: "спросим Маринусюрой" или "поручим это Маринесюрой".

Весной, когда по Леонтьевскому переулку и обоим Гнездниковским покатили ручьи, я признался Марине, что пишу стихи. И прочитал ей эти стихи. Но одного стихотворения я ей не прочитал. Это стихотворение было о ней. Те, которые я ей прочитал, она переписала себе в тетрадь своим красивым почерком.

Дома у меня уже знали о Марине. Моя мама хотела познакомиться с ее мамой на родительском собрании, но ее мама на эти собрания никогда не приходила. Тогда моя мама сказала, чтобы я пригласил Марину в гости. И я пригласил Марину в гости. И Марина после школы шла ко мне в гости, но не дошла, повернула домой. Я обрадовался. Я не знал, как это будет, когда она придет к нам. В маме я был уверен, но папа мог пошутить. И я еще не знал, как и о чем мы будем говорить на глазах у папы, мамы и брата.

Потом настал мой день рождения. На него я пригласил всех товарищей. И, конечно, Марину. Мой папа, когда увидел ее в коридоре, только ахнул:

- Ну, знаешь!

А мама строго сказала:

- Не смущай мальчика.

В этот день Аркаша Басов тоже был у меня в гостях. Мы жили в одном дворе. Наши родители были знакомы. Меня и в школу-то в Леонтьевском отдали потому, что Аркашина мама очень расхваливала моей эту школу. Аркаша был старше меня на год и считался в школе личностью известной. Мои товарищи хотели, чтобы я - его сосед по двору - познакомил их с Аркадием. Но из этого ничего не получилось: во дворе мы были знакомы, а в школе он меня не замечал. А тут пришел ко мне на день рождения, не важничал, очень всем понравился, и скоро я услышал, как Арсик Хачатрянц говорит Феде Бычкову:

- Сам Аркадий сказал: "пежо" лучше, чем "дюнлоп".

Спор шел о марках велосипедов. Они были тогда великой редкостью. А у Аркадия был собственный велосипед!

Я был уверен, что Марина понравится Аркадию, но я боялся, что он ей тоже понравится. На следующий день в школе я спросил у нее об этом. И она вдруг сказала: