Дмитрий Мамин-Сибиряк: Слёзы Царицы

– - Я не царица, а Кара-Нингиль… Царица умерла… там, в Зелёном Городе умерла.

Байгыр-хан сначала не узнал беглецов, а потом обрадовался. Раньше борода у него была белая, потом пожелтела, а сейчас была зелёная, как мох, которым обрастали деревья на Чолпан-Тау.

– - Мы в гости приехали, -- сказал Джучи-Катэм. -- Кара-Нингиль соскучилась по тебе.

Старик посмотрел столетними глазами на Джучи-Катэм и только покачал головой: царицы о дву-конь не ездят. Потом Джучи-Катэм рассказал всё Байгыр-хану и ничего не скрыл.

– - Наши несчастья только велики для нас самих, а если смотреть на них издали, то делаются всё меньше и меньше, -- ответил старик. -- Был Узун-хан, была Кара-Нингиль, теперь Аланча-хан, а после него кто-нибудь другой… Весной одна трава, осенью другая, а на будущее лето третья. Труднее всего быть царём для самого себя… и бояться нужно тоже одного себя.

Сначала Кара-Нингиль обрадовалась, когда увидела Байгыр-хана, пещеру, в которой жила с ним маленькою девочкой, Кузь-Тау с её развалиной на самой вершине и все те места, где бегала беззаботным ребёнком. На горах цветов не было, и это её радовало: нечему умирать при её появлении. Кузь-Тау стояла голою каменистою шапкой, и по ней едва лепились только чахлые кустики. Но потом в Кара-Нингиль сделалась опять такою задумчивой и совсем равнодушной. Она любила сидеть у огня и смотреть туда, далеко вниз, где разлеглась жёлтым ковром Голодная Степь, а потом припоминала те песни, которые когда-то пел ей Байгыр-хан.

Через два дня, когда лошади отдохнули, Джучи-Катэм сказал:

– - Кара-Нингиль, пора ехать.

– - Куда? -- удивилась Кара-Нингиль. -- Я останусь здесь с Байгыр-ханом, а ты уедешь с Ак-Бибэ…

У Джучи-Катэм опустились руки. Как он ни уговаривал, как ни упрашивал, как ни умолял Кара-Нингиль, она оставалась непреклонною.

– - Мне здесь хорошо, -- повторяла она упрямо одно и то же.

– - Царица, опомнись!

– - Я уже опомнилась.

– - Ведь, каждый час дорог… Если тебе не жаль себя, то пожалей меня с Ак-Бибэ.

– - Оставьте меня одну, а сами спасайтесь…

Джучи-Катэм со слезами умолял Кара-Нингиль, но она была равнодушна и к слезам.

– - А! так ты вот как поступаешь со мной? -- зарычал он на неё в страшной ярости, как раненый зверь. -- Тогда я свяжу тебя, как упрямую овцу, и увезу насильно!

– - Вяжи, если твоя рука подымется на такое дело, но я живая не дамся.

– - О, когда так, то я тебе сделаю самое страшное, Кара-Нингиль… Клянусь тебе моею седою бородой, что сделаю то, о чём ты и не думала.

– - Что же ты сделаешь?

– - Что я сделаю?.. Я останусь здесь с тобой и буду ждать и своей, и твоей смерти. Аланча-хан безжалостно убьёт обоих, но я постараюсь умереть раньше, чтобы ты видела мою смерть и казнилась… Ты этого сама хочешь, Кара-Нингиль!..

Теперь Кара-Нингиль со слезами умоляла Джучи-Катэм бежать, пока есть время, а её оставить здесь, но Джучи-Катэм оставался непреклонным, как скала.

Прошёл день, прошёл другой, а Кара-Нингиль оставалась совсем равнодушною к увеличивавшейся опасности. Ей было только жаль Ак-Бибэ, которая старалась плакать потихоньку от всех, -- ведь, Ак-Бибэ была ещё так молода и ей так хотелось жить.

Джучи-Катэм казался спокойным, но часто припадал ухом к земле и слушал, -- чуткое ухо батыря слышало дальше волчьего.

– - Погоня…

Кара-Нингиль даже не оглянулась.

– - Кара-Нингиль, погоня! -- повторил он.

Она оставалась неподвижною.

– - Царица, погоня! -- ещё раз повторил он, и Кара-Нингиль рассмеялась.

Ак-Бибэ громко плакала и рвала на себе волосы в отчаянии.

– - Если мы уйдём сейчас, то нас не нагонят, -- уговаривал Джучи-Катэм. -- У них лошади устали, а у нас свежие… Через день мы будем вне всякой опасности.

Не успел Джучи-Катэм договорить последнего слова, как в горах показались уже всадники. Их было много, и они спускались с горы в долину. Джучи-Катэм осмотрел свою саблю, копьё, лук со стрелами и сказал:

– - Смерть близко…

Тогда на Кара-Нингиль напал страх: ведь её могут живую взять в плен и привести в Зелёный Город жалкою невольницей.

– - Джучи-Катэм, убей меня, -- молила она. -- Лучше смерть, чем позор взятой в плен царицы…

Теперь засмеялся Джучи-Катэм: бежать было поздно.

Погоня была уже близко, так что можно было рассмотреть высокие бараньи шапки наездников, длинные пики с развевавшимися на них конскими хвостами и блеск оружия, -- это была старая ханская стража, первой изменившая Кара-Нингиль. Прищурил глаза Джучи-Катэм и узнал Аланча-хана, который ехал в средине стражи на белом аргамаке.