Николай Лесков - Борьба за преобладание

Конечно, это требовало не только обыкновенного гражданского мужества, но даже и огромного воодушевления и отваги.

Кто же должен был сделать такое дело?

Представлять доклад, конечно, надо было старшему из всей коллегии, где состоялась эта конспирация, и высокопреосвященный Серафим имел тут редкий случай испытать невыгоды старейшинства, редкие, но, однако, всё-таки иногда возможные, даже и при наших порядках.

Исмайлов живописует бедственное в эти минуты положение митрополита Серафима таким образом:

"Осторожный до трусости, он знал государя ближе других и очень боялся оскорбить его величество неприятным докладом; однако, помолившись в Александро-Невском соборе Богу и угоднику, поехал во дворец".

Это, "однако", очень слабо выражает мучительную внутреннюю борьбу митрополита, который будто поколебался немного, но потом, подкрепив свой дух молитвою, сейчас и отважился.

На самом деле это, рассказывают, уладилось не совсем так скоро и происходило, во всяком случае, при несравненно более продолжительных колебаниях. Высокопреосвященный Серафим считал возложенную на него миссию делом чрезмерной тягости, превышавшей все его природные силы, и до того выводил А. Н. Муравьёва из терпения своею нерешимостью, что тот терял всякую надежду довести дело до конца.

- Бросил бы всё, - говорил он, - если бы не стоял передо мною апостол с своим приказом: убеди его войти.

Не своим, а апостольским словом он убеждал и как бы постыжал робкого Серафима, пока возогрел его дух до необходимой решимости и пребывал при нём в тайных сношениях неотступно, пока вывел на действия явные.

Молитва у мощей была последним актом этой мучительной борьбы, но и то дух владыки, надо полагать, не был ещё тверд и успокоен, ибо он уезжал в сильном волнении и, выходя из своих покоев, не раз присаживался, как бы желая бросить на всё последний взгляд. Даже говорил:

- Бог знает, что будет, - молитесь.

Казалось, он как будто опасался даже, что не возвратится восвояси. Но, впрочем, как бы там долго и тяжело это ни происходило и каких бы нравственных мук владыке ни стоило, - дело, наконец, дошло до решительного момента и сильно взволнованный Серафим явился во дворец, и предстал императору.

"Государь выслушал митрополита не совсем благосклонно; но доклад принял, а отпуская, принял и благословение".

Невыносимая тяжесть страха и боязни спала с робкой души "осторожного до трусости" старца, и он, конечно, с глубоко тронутым сердцем благословил императора.

Затем, выслушав просителя и прочитав подписанную им бумагу, "государь милостиво утвердил доклад св. синода". Нечаев "получил назначение в сенат, а обер-прокурором сделан желанный товарищ министра, граф Н. А. Протасов".

Облегчённый от совершенного трудного предприятия, митрополит Серафим возвратился домой с тихою радостию, которую выражал, впрочем, очень сдержанно. Все перенесенные им тревоги, по-видимому, до такой степени его измучили, что он менее думал о том, кого сместил и кого выпросил, чем о том, что "гора спала с плеч". В объяснении, которое Серафим имел в тот же день с "тайно сносившимся" Муравьёвым, он даже несколько был сух. Тот пришел с словами Исидора: "Печётся господь о Пилусе, - благоветствую вам новую жизнь с Симпликием", а митрополит отвечал: "благодарю за Симпликия". Ему как будто стало всё равно, кто будет обер-прокурором, он будто только уступал общему желанию членов и теперь более всего благодарен государю за его милость.

- А лучше или хуже будет с Симпликием, - говорил он, - этого я не знаю. Всё меня утомило... Как будет, пусть так и будет - сами этого Симпликия выпросили... больше уж я не поеду... да, не поеду.

И он благодарственно перекрестился и добавил:

- Дай бог здоровья государю, что он так обошёлся, а теперь - как знаете, я не поеду. С меня довольно.

Разумеется, это "не поеду" относилось к предположению об отдаленном будущем, которое в эти минуты как бы предносилось очам старца, в самом деле всем этим совершенно измученного и теперь сугубо ценившего свой покой.

Муравьёв был недоволен его "бесцветным настроением", но собственно ему в эти минуты, может быть, не нравился "весь тоалет".

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Автор рассматриваемых нами воспоминаний сряду и без обиняков пишет: "синод ошибся". Выбор Протасова был вполне неудачен, но хуже всего приходилось иерархам оттого, что этот Симпликий был избран и расхвален государю самим синодом, как человек умный, образованный и усердный к церкви православной. "Этим новый обер-прокурор воспользовался". Началось в своем роде повторение истории Ровоамова царствования, и хотя Нечаев был далеко не Соломон ни в каком отношении, однако дошло до того, что его и с Соломоном сравнивали.