Николай Лесков - Полунощники (Пейзаж и жанр)

- Одного закопала, а за другого вышла.

- Ах... так!.. Вы за одного после другого вышли!

- Да, а то как же?

- Вы сказали, что "двум досталась".

- А уж ты подумала, что я вместе была за двумя разом!

Марья Мартыновна рассмеялась дробным горошком и весело проговорила:

- Ах ты, шалуша, шалуша! Ты думала, что у меня один муж был праздничный, а другой для будни?

- Да ведь это ж тоже бывает.

- Бывает, мой друг, бывает. В нынешнем свете чего не бывает, но со мной не было.

- Иные ведь обманывают: женатый, да скроет про первую жену, и еще раз женится. Ему за это достанется, а второй женщине ничего.

- Да, если она отведет от себя, что не знала, то тогда ей особенно выдающегося наказания нет, но только все-таки в суде ее защитники-то процыганят, и прокурор о постыдных вещах расспрашивать будет.

- А какая беда, что спрашивают? через это женщина-то, когда о себе расскажет, так после еще всем интереснее делается; да и с тем же, с кем разведут, после опять жить можно.

- Да, но только уж придется жить все равно как невенчанные.

- Извините-с, настоящий развод пред престолом нынче не делают, в церкви венцов не снимают, а только и всего, что в суде прочитают.

- А все уж по отдельному виду надо прописываться"

- Это не важность!

- Да; по полицейским правилам это все равно, но прислуга меньше уважает.

- Платите больше, и отлично уважать будет.

- Все - как при законе - так жить нельзя.

- А при капитале как хочешь жить можно, так это еще и лучше.

- Разумеется, при твоем капитале, как выдающемся, и ты молодая вдова, в двадцать четыре года, так тебе все пути не заказаны, делай что хочешь. И я тебе совет дам: не губи время и делай.

- Советуете?

- От всей моей души советую. Век молодой надо чем помянуть; тоже ведь за стариком-то ты пять лет промучилась - это не шутка.

- Не вспоминайте мне про него!

- Прости, милуша, прости! Я не знала, что ты про покойников вспоминать боишься.

- Я его не боюсь, а... мне противно вспомнить, как он храпел ночью.

-Да, уж, мужчина, который если храпит, - это немыслимая гадость.

- Я, бывало, целые ночи не сплю, заверну голову одеялом и сижу в постели, да и плачу. А теперь если приснится, как он храпел, сразу весь сон и пропадет.

- Да, кто храпит, им и не стоит жениться, тем больше что это при твоей молодости и при капитале, да еще и при выдающейся красоте...

- Ну, вы мне про мою красоту много не льстите, - я ведь сама себя в зеркало видывала... Разумеется, я так себе - не урод, но аляповата.

- А чем же вы нехороши?

- Не о том, что нехороша, а я не люблю, если ко мне с лестью подъезжают. Это ведь не ко мне, а все к капиталу.

- Ну, мой друг, я ведь у вас сколько живу, а вы мне про свой капитал до сих пор никогда ничего не объясняли.

- И не обязана. Я и никому никогда о капитале ничего не скажу. Капитал - дело скрытное.

- Я и знать не стараюсь. Я взялась быть при вас компанионкою и по хозяйству - в том и состою, и что вы хотите, я то и делаю: в сад - так провожаю в сад, в театр - так в театр, а сюда захотели ехать - я и здесь пригодна, потому что я и здешние порядки знаю; а о чем ваше сердечное прошение и желание совершения завтрашней успешной молитвы-этого я не знаю.

- И тоже и это вы никогда не узнаете. О чем я хочу молить - это мое одно дело.

- Да я и не любопытствую.

- Конечно! И если не будете любопытничать, то вам же спокойней у меня жить будет. А вы мои мечты оставьте - лучше что-нибудь про себя мне рассказывайте.

- Что же, мой ангел?

- Что-нибудь "выдающееся".

- Ишь, шалуша, как мое слово охватила!

- Да, я люблю, как вы рассказываете.

- Нравится?

- Не то что нравится, а как-то... так, бывало, у нас в доме одна монахиня про Гришку Отрепьева рассказывала... сейчас смешно и сейчас жалостно.

- Да, я говорю грамматически. Это многие находили. Николай Иванович Степенев, деверь вдовы, который всеми их делами управляет, когда, бывало, болен после гуляньев, всегда, бывало, просит меня, чтобы с ним быть и разговаривать.

- А у него не было ли чего другого на уме-то?

- Ничего, мой друг, кроме того, что шутит над собою и надо мною: "Я, говорит, муж выпевающий, а ты - жена-переносица, - играй мне на чей-нибудь счет увертюру".

- Ишь, как рассказывает!

- Хорошо?

- Да что вам допрашиваться, говорите грамматически о своей жизни- вот и все.

- А у меня в жизни, мой друг, кроме горя, ничего и нет выдающегося.

- Ну вот и расскажите всю эту увертюру: какого вы роду и племени и что вы занапрасно терпели. Я люблю слушать, как занапрасно страдают.