Николай Лесков - Сибирские картинки XVIII века

Из всех учителей того времени в Сибири никакой другой не был так хорошо аттестован, как этот Суслов, а об остальных учителях духовных школ тобольская духовная консистория сделала общий отзыв, что "из них не все и писать умеют, или умножать по арифметике".

Ук<����аз> Тобольск<����ой> консист<����ории> 5-го апр<����еля> 1791 г. (Прим. автора.)

Такие трудности приходилось преодолевать сибирским архиереям с обучением нарождавшегося в XVIII веке поколения молодых духовных, но ещё труднее было сладить с замечательною безнравственностью взрослых, при содействии которых надлежало немедленно привлечь к церкви упорных в своих заблуждениях раскольников и содействовать "самонужнейшему государственному делу".

XI

Митрополит сибирский Павел Конюскевич

Павел Конюскевич, из малороссиян, хиротонисан 23-го мая 1758 г. из архимандритов Юрьева монастыря. Уволен в 1768 г. из Сибири "по обещанию" в Киево-Печерскую лавру, где и теперь тело его находится под правым приделом "Великой церкви". (Прим. автора.)

прибыл на кафедру с обязательством энергически вести дело "о небытии", и он имел уже перед собою всю описанную нами старую практику этого дела, и мог видеть, что исполнить всё то, что от него требовалось, здесь не с кем. И вместо того, чтобы скрывать настоящее положение и проводить время в "страхованиях" да в отписках, он дал делу новое, довольно смелое направление: после многих бесплодных усилий (с 1758 года по 1764 г.) он разослал по Сибири следующий любопытный "циркуляр", который современники почитали за "наилучшее изображение состояния сибирского духовенства". В этом митрополичьем циркуляре изображено следующее:

"Понеже по производимым в канцелярии тобольской духовной консистории делам оказуется, что здешней тобольской епархии разных мест священно-церковно-служители безмерно в пьянственных случаях и в противонеблагобразных и не приличных званию своему поступках, в противность св. отец правил и духовного регламента житие своё препровождают, и в ярыжствах обращаются, и валяются и спят по улицам пьяны, и в воровствах, и в ложных подзаводскими крестьянами, яко бы об отказе их от заводов, указов объявлениях обличаются, - отчего в народе чинят не малое смущение и соблазн раскольникам, из коих, - как по делам значит, хотя бы некоторые от раскольнического своего злопагубного заблуждения и обратиться желали, но что означенные священники безмерно упиваются и в пьянстве своём многие чинят между людьми и в церквах сквернословные ругательства и драки, и тому подобные безчиния, тем претыкаясь от того своего проклятого раскола не отстают, и в том они, священники, от них, раскольников, не малое повреждение и укоризненное посмеяние на себя и всему духовному сану поношение наводят"...

Вывод получался такой, что люди, которые должны были исправить мирян, сами "наводят всему духовному сану поношение"...

Митрополит Павел это сказал, и, по замечанию одного из наших церковных историков, "убоялся вести свой корабль с пьяными матросами". Он стал просить Синод отпустить его для поклонения святыням Киева и отправился туда на богомолье в 1764 году, и там и умер.

Тело Павла тобольского, лежащее во гробе под церковью Киево-Печерской лавры, до недавнего времени можно было видеть. (Прим. автора.)

XII

Понять "обещание" митрополита Павла весьма легко, так как переносить жизнь среди таких людей, какие описаны в приведённом циркуляре, было ужасно. А если такова была "соль", которою должна была земля осоляться, то что же представляла собою вся страна? Нравственное состояние Сибири в XVIII веке действительно представляет какой-то ад! Все учёные и путешественники, побывавшие в XVIII веке в Сибири (Миллер, Фишер, Гмелин и др.), в одном духе описывали в сибирских жителях страшную и отвратительную безнравственность. Духовные иерархи должны были об этом знать, да и не могли не знать, потому что светские власти им на это указывали. Генерал-губернатор Кашкин "неоднократно вынужден был обращаться к епископу Варлааму (Петрову),

Ук<����аз> тоб<����ольской> д<����уховной> конс<����истории> 26-го июля 1782 г. Варлаам Петров тогда был ещё епископом. В архиеп<����ископы> произвед<����ен> в 1792 г. (Прим. автора.)

прося побудить сибирское духовенство к принятию надлежащих духовных мер к истреблению в народе жестокости и дерзновения ко вчинению звероподобного свирепства и скотоподражательного разврата".

Но сибирские иерархи не имели средств подействовать так, как просил их генерал-губернатор. Лучшим средством в тогдашнее время считалось "личное воздействие на пасомых". Тогда думали, будто "велелепие архиерейского сана" производило на народ благотворнейшее влияние, но паства сибирских архиереев жила в таком рассеянии, что иерархам очень трудно было навестить всех своих "пасомых" и почти совсем невозможно показать большинству из них велелепие архиерейского служения. Притом же обстоятельства показали, что даже и результат полезности архиерейских объездов сомнителен, ибо пока архиерей кочевал для нравственного оздоровления своих пасомых, которые отличались "жестокостью и звероподобным свирепством и скотоподобным развратом", без него в его кафедральном управлении начинались ужасающие беспорядки. Он не помогал одному и губил другое. Так, например, когда упоминаемый в начале этого рассказа сибирский митрополит Филофей (Лещинский) первый из всех сибирских иерархов тронулся из своего кафедрального города в объезд своей епархии, то он провёл в этом путешествии кряду два года (1718 и 1719), и хотя он окрестил в это время 40.000 инородцев, но зато, лично посмотрев на своих подчинённых, пришёл к таким взглядам, что по возвращении в Тобольск не стал исполнять указов о штрафовании за "небытие", а "отошёл на покой" и вскоре умер (1727 г. мая 31-го). А в то время, пока он был в отлучке и крестил 40.000 инородцев, у него в управлении старокрещёнными людьми завелись такие непорядки, что это пошло в пример и пословицу. "Духовенство укрепилось в мыслях, что над ним нет начальства, а над его действиями нет контроля, и при невежестве своём развило в себе дух своеволия, непокорства, самого грубого и бесчестного произвола; даже те, кому была поручена часть архиерейской власти и попечение и надзор за другими - игумены, закащики, десятинники - явились по своему бесстрашию архиерейские воли ослушниками, огурниками (sic) и продерзателями". А главное - за это время накопилось огромное количество нерешённых дел и очень большое число "ставленников" и "просителей", которые два года ожидали возвращения архиерея. А епархиальный суд в это время совершил ряд таких чудес, что схимнику Филофею показалось "нелеть и слышать".