Николай Лохматов - Листопад

Буравлев с грустью осматривал знакомые места. Тропа была утоптана, под ногами звучно похрустывал промерзший снежок. Под легким ветром шевелился ивняк. Белой рябью крылась просека.

- Это его владения, - нарушил молчание путевой обходчик, кивнув в сторону бора. - В лесничество? - неожиданно задал он вопрос. - Нынче вряд ли там кого застанете. Начальства нет. Один - поминки по себе справляет. Понизили его - бездипломный. А вот другой, что с бумажкой приехал, дипломом-то, видать, не велик-кулик. Носа из дома не кажет.

Буравлев мысленно усмехнулся. Сравнение его с болотной птицей показалось забавным.

- Сторожка-то его далеко? - поинтересовался Буравлев о леснике.

- Кого? Прокуды, что ли? Километра полтора будет. Хотите зайти? Зря. А впрочем, ваше дело.

Сутулясь, Зырянов свернул влево и вскоре скрылся за молодым ельником.

3

Буравлев пробирался краем просеки. На ней не торчало ни одного кустика. Бор также был очищен от заросли. Лишь кое-где, как бы стараясь догнать своих старших сестер, тянулись молодые деревца. Здесь еще никто не успел побывать. Только наискосок от дерева к дереву петляла лыжня.

За воротник Буравлеву насыпался снег. Он, вскинув голову, отряхнулся.

Качнув ветку, с молодого дубка вспорхнула стайка корольков. Их оранжево-желтые колпачки расцветили зеленый камзол соседней елки. Взгляд Буравлева задержался на кормушке и тонких дощечках, притянутых к стволу проволокой. Кто-то совсем недавно приносил птицам обед. Подальше, в рощице, к березам были привязаны разноцветные домики. В окошко одного из них выглянула хохлатая синица с темной короной и оранжевым клювом.

Буравлев, проваливаясь по колено в снег, пошел вдоль лыжни. За небольшой прогалиной он перебрался через овраг, стал пересекать осинник. Из чащи послышался глухой стук топора. Буравлев пригляделся. За поникшими ветвями осинок спиной к нему возился человек. Одним взмахом топора он срубал молодые деревца и отбрасывал их в сторону.

Буравлев подошел к нему. Невысок ростом, плечист. С густой проседью борода, морщинистое лицо. Над едва заметной прорезью губ свисали полудуги усов.

"Трофим Назарыч!.. А постарел-то как!.." Буравлев хотел было броситься к старику. Шагнул навстречу: "Узнает ли?"

- Рублю для пользы дела, мил человек, - светлые, еще по-молодому зоркие глаза Прокудина хитровато щурились. - Блокирую молодой бор от лосей. Понаставлю вокруг осиновых веток и - баста. Зверь вместо того, чтобы зайти в сосняк, отведает вот это, - кивнул он на срубленный осинник. - Тогда ему и хвоя ни к чему.

- И много приходит их? - поинтересовался Буравлев.

- Не ахти. Их здесь не густо. Охотников поразвелось. Разве от них уцелеешь? - Прокудин достал из кармана табакерку с нюхательным табаком, насыпал щепоть на ноготь большого пальца, потянул носом и от удовольствия крякнул: - Хорошо!.. Мозги прочищает.

Буравлева мучило любопытство: "Неужели старик до сих пор не узнал? А ведь когда-то близкими людьми были... На что обижаться: почти тридцать лет минуло".

- Куй червонцы! - после каждого чихания приговаривал Прокудин. А когда кончил чихать, проговорил: - Ну вот, теперь чище в колгашке-то стало...

Буравлев, разглядывая старика, поинтересовался:

- Значит, говорите, охотников развелось больно много?

- Шляются тут. Кто с разрешения, а кто и так. Всех не проверишь. Прокудин запрятал в карман табакерку и начал подбирать в кучу нарубленный осинник. Когда все было собрано, перетянул вязанку натуго веревкой, выпрямился. - По первозимку тут один, Сенька Зырянов, пудов на двадцать пять рогаля свалил. Составить акт пришлось, а тушу отвезти на мясокомбинат. Сенька до сих пор на меня дуется. - Старик покосился на Буравлева, поинтересовался: - Что без собаки? По сугробам зайца не догонишь, за хвост птицу не поймаешь.

Буравлев невольно улыбнулся.

- Командировочный, видимо, - усмехнулся старик.

- Да, приезжий, - соврал Буравлев. - Лес захотел посмотреть.

- Занятие не пустое. - Прокудин рывком перебросил себе за плечо связку осинника и, как медведь, расталкивая кусты, зашагал к опушке по едва заметной в снегу тропке.

Буравлев пошел вслед за ним.

За кустарником, ощетинясь, встал сосняк. Опушенный инеем, он искрился-переливался на солнце разными красками.

- Сюда и таскаю, мил человек, - сбросив на снег ношу, проговорил Прокудин. - Лоси каждую ночь приходят, как в столовку.

Он подошел к одной пушистой сосенке, осторожно провел ладонью по встопорщенной хвое.