Сергей Лукницкий - Бином Всевышнего

Надо ли говорить, что через некоторое время они поженились в действительности.

Если вы еще не догадались, я открою вам тайну - мужем милой итальянки стал Николай Аристархович, в 1876 году у них родился сын Николай.

Что было потом легко себе представить, потому что на свете бывает только то, чего не бывает: Николай Николаевич, военный инженер и фортификатор, через положенное время вырос, закончил кадетский корпус, военно-инженерную академию и в 1902 году произвел на свет сына, которого нарекли Павлом и который является моим отцом.

Через три года жена Николая Николаевича Евгения Павловна Бобровская, дочь того самого знаменитого Бобровского, начальника военно-юридической академии России, родила своему мужу и во благо России еще двоих сыновей: Андрея и Кирилла Николаевичей.

Про Андрея Николаевича мы ничего не можем рассказать в нашем повествовании, потому что биологи и генетики в наше время стали явлением настолько обыденным, что в общем-то это не так и интересно, тем паче, что Андрей Николаевич не блистал никогда, не хватал звезд с неба, и до 1937 года учился, потом отправился на обучение в Германию, где курса не кончил, вернулся в Россию, где практически все время сидел на шее у своих родителей.

Павел Николаевич, старший сын, о нем уже говорилось, стал литератором, писал пьесы и стихи, книгой "Труды и Дни Гумилева" он вошел в русскую литературу легко, как входит в пирамиду плита для ее строительства. Дожив до восьмидесяти лет, благополучно скончался и похоронен рядом со своим отцом и матерью, военным инженером и его блестящей супругой первой русской автомобилисткой и художницей по фарфору на Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге.

Через некоторое время рядом появилась могила и Андрея Николаевича.

Но зато Кирилл Николаевич жив и поныне, и вот сейчас, когда я пишу эти строки, я уже знаю, что флюиды человеческого мозга устроены таким образом, что я обязательно не удержусь и позвоню ему тот час же, закончив строку, либо он позвонит мне сам.

Мы встречаемся часто, ибо именно этот человек столь мне интересен и столь для меня дорог.

Глава 3

Всякий, конечно, давно заметил, что когда о чем-то пристально подумаешь, на что-то обратишь свой взор или внимание, то это что-то немедленно материализуется, предстанет перед тобой воочию.

И в самом деле, именно в этот момент, когда я обдумывал фразу, касающуюся Кирилла Николаевича, раздался, но не телефонный, а звонок в дверь, и у переговорного устройства строгий голос моего дяди развеял во мне всяческие сомнения в том, что существуют на свете какие-то особые силы на этот счет.

Через минуту он уже входил в мой кабинет собственной персоной.

Он был высок, худ и таким любил представать, ибо, сколько помню, он всегда носил черный костюм, к тому же, независимо от эпохи, всегда был в шляпе и с тростью в руке. Иногда, правда, вместо трости он использовал зонт. По-моему, в тот день он был с зонтом.

Он вошел ко мне, сдержанно поздоровался и бодро присел на краешек стула. Его резвость меня всегда поражала, ему много лет, но, если это позволительно сказать о старце, он еще очень и очень свеж.

К тому же дядюшка - человек, который всю жизнь работал головой, и, может быть, за это Господь послал ему неувядание. Его изобретениями восторгался весь мир, по крайней мере последнее столетие.

Он, по-моему, лауреат всех премий, какие только известны.

Опершись на зонт, он просидел так минуту, потом серьезно и коротко осведомился о моем здоровье, о здоровье моих детей, жены, матушки - он знал, что я обожаю свою матушку и не смогу начать с ним разговор в верной тональности, если он не выполнит этот милый, столь забытый в последние годы, ритуал.

Перед ним стояло готовое к услугам, глубокое кресло, но дядюшка предпочёл жесткий стул.

- Милый мой, - сказал он, - я пожаловал к тебе сегодня и оторвал тебя от твоей работы по исключительно важному делу. Ты же понимаешь, что за пустяком я тебя пригласил бы к себе, но, - он не улыбнулся и сделал паузу, - я хочу поговорить с тобой здесь, у тебя, ибо настало время мне рассказать тебе одну невероятную вещь. Будь, пожалуйста, внимательным, я прошу тебя отложить даже все дела и мысли, какие бы они ни были сладостные, ибо то, что ты сейчас услышишь, того стоит.

Я приготовился внимательно слушать, а перед разговором предложил ему стопочку хорошей русской водки, но он отказался и от нее, и от кофе. Курить при нем я себе не позволял, и поэтому сидел перед ним тоже на стуле, хотя предпочитаю обычно кресло, радуясь тому, что успел хоть прилично одеться. Дело в том, что принимать столь роскошного господина пусть не в растерзанном, но даже в домашнем виде было бы просто неприлично.