Надо, конечно, отдать должное Ахматовой: путешествуя по Волге со своей подружкой Одоевцевой, которая в начале века тоже состояла в поэтическом семинаре Гумилёва, чем несказанно гордилась, они обе написали в соавторстве довольно сносную и патриотическую поэму о России. Но поскольку им обеим не хватало присущего только ему божьего дара, то поэма не состоялась во времени и сегодня никому не нужна, а может привлечь своей новизной и ритмами лишь чиновников из управленческих ведомств волжских городов, потому что в ней зарифмованы их имена.
На этом, если мне не изменяет память. Божий дар поэтический этих двух окололитературных дам заканчивается.
Все, что я сейчас говорю, вы можете воспринимать как фрондерство, но мне трудно спорить с самим собой, тем паче, что один из спорящих всегда сильнее другого, и, как правило, истинно сильный позволяет себя положить на лопатки слабому, если он, конечно, действительно силен.
Мой отец дружил с Ахматовой, и уже за одно это я не позволю себе произнести никакой хулы в адрес этой весьма своеобразной дамы.
Что касается Одоевцевой, то, убоявшись большевизма, она в свое время уверенно подалась в эмиграцию, потом столь же уверенно возвратилась в Россию, потом ей показалось жительство в Париже более интересным, и в итоге она вошла в историю русской литературы как Одоевцева-путешественница, так и не выбравшая для себя того цельного, что дает право называться русским поэтом.
Батюшку моего вы, может быть, знаете по книгам, им написанным, но я позволю себе не говорить о них, а скажу немножко о его труде, посвященном творчеству Гумилёва, который Гумилёв читал, и, конечно, деланно раздражался и даже гневался на батюшку за то, что тот взялся описывать его жизнь. Но сердцу не прикажешь, отец сделал это искренне, к тому же Гумилёва убедить было просто, что не только его строки, но и его жизнь может быть интересна для потомков. Гумилёв ворчал от доброты, и я не знаю более нравственного человека, чем он.
Все, что я пытаюсь написать, я диктую сперва на диктофон, потому что набрать на компьютере текст весьма несложно, но мне хочется войти в особые ритмы, чтобы сделать сегодняшнюю статью действительно приближенной к той памяти поэта, которую он заслуживает.
И вот теперь, когда я наконец немножко разболтался, настроился на определенную волну, ввел себя в ту тональность, в которой я могу написать в жанре мной нелюбимом, я быстренько достал свой старенький компьютер, и через три часа на дискете уже была статья, которую я вставил в прорезь стайера, а через десять минут ее уже на экране монитора читал редактор. В ночном компьютерном номере она появится.
Через полчаса после того, как редактор позвонил и сообщил, что статья принята, я отправился закусить в ресторан, находившейся неподалеку, и прекрасно там отобедал. Но поскольку я не любитель длительных выходов из дому, то тотчас же и вернулся домой. А войдя, направил стопы к своему письменному столу, где ожидал меня мой роман, над которым надо было всерьез работать.
На столе моем сидела и смотрела на меня весело милая кукла, которую я когда-то подарил своей матушке.
Глава 2
Когда роман был еще не романом, а только крохотной искоркой сознания, я бесконечно думал о том, как трогательно-приятно лишь слегка касаться исторических фактов, подобно тому, как почти невидимо касается струн смычок виртуоза, а больше сочинять, отдаваясь наитию.
Передо мной на столе стоял портрет моего батюшки. Я следил за выражением его глаз и радовался, когда мне казалось, что эти глаза спокойны. Иногда они манили меня ощущением легкой улыбки, и тогда я писал уверенно. И когда в них проскальзывала ирония, я безжалостно вымарывал страницы.
"В конце восемнадцатого века, - писал я, - в одном из поместий земли Белой России, которой владел князь Лукин, произошло совсем незначительное событие. Хотя, с другой стороны оно было и очень важным, и не потому, что повлияло как-то на ход истории, а потому, что дало начало новому роду. Князь Лукин соблазнил очаровательную итальянку, гувернантку своих детей, и она родила сына. Ребенок этот нареченный Аристархом, был князем некоторое время скрываем, поэтому воспитывался не в господском доме, а в крестьянской семье, где получил, во исполнение рока, названных братьев: Василия, Петра и Селивана.
Ребятишки вместе озоровали, вместе росли и крепли, а потом наступило такое время, когда князь разрешил своему незаконнорожденному сыну жить в барской усадьбе.
Читать дальше