Юрий Мамлеев - Крылья ужаса

- Пожаром их всех, пожаром! Нету смерти, нету и все! - кричал один потрепанный, дикий человек, прогуливаясь перед воротами кладбища.

Саму же Настеньку нигде не могли разыскать, как ни старался ее ночной приятель сторож Пантелеич. Пожар с горем пополам стали тушить государственные машины. Но на тушение огонь этот был плох. С хрустом, как все равно кости грешников трещали деревья. Огонь еле-еле поддавался...

А под вечер обыватели увидели, наконец, Настеньку: с удальством во взгляде (взгляд этот, правда, обыватели не различили), верхом на местной ведьме (а та - на помеле) летала Настенька над своим хозяйством - кладбищем.

Выла ведьма под ней нечеловеческим голосом, космы ее разметались по воздуху - но сделать ничего не могла.

А к утру уже, к раннему, видели ведьму эту с Анастасьей Петровной на спине летящей над зданием Института фундаментальных исследований. Парила потом Настенька над этим институтом, но глаза были устремлены на далекое кладбище, откуда еще виден был дымок угасающего пожара и в дыму, видимо, поднимались из гробов души трупов. Ибо сами души человеческие, в их сути, уже были далеко-далеко и ничего их не могло тронуть - разве что Настенька чуть-чуть прикасалась к ним в свое время, когда сидела на своем бугре.

Кто-то даже видел шляпу, стремительно вылетевшую из раскрытой могилы.

- Ежели покойники барахлом будут швыряться, то какой же порядок тогда в миру будет - упорствовал, разводя руками, пьяный инвалид Терентий.

Ветер уже вовсю гулял по этому району...

... Однако вскоре после таких событий обыватели с Переходного переулка вдруг со всем смирились. Если б даже наступил конец всякой власти вообще или самого мира тем более - ничуть не удивились бы они, утихомиренные.

Даже ведьма та местная, на которой летала Настенька Петровна, и та появилась потом на людях пристыженная. И с недоумения обернулась - что делала и раньше - в кошку - но на этот раз без возвращения. Соседки жалостливые не раз кормили эту кошечку молочком, приговаривая: "кажная тварь исть хочет, кажная, тем более обороченная". И кошка, тоже усмиренная, помахивала хвостом в знак согласия.

А потерявшие всякое интуитивное расположение людей супруги Вольские совсем растерялись. Софья Борисовна, та просто померла - быстро и неожиданно для самой себя, когда отдыхала после соития в пышном вольтеровском кресле. Володя прибежал (а почему прибежал - сам не имел понятия), смотрит: огромный женский труп глядит на него выпученными стальными глазами. Он потряс - ни звука. Хотел поцеловать - да отпрыгнул.

Похоронили старуху почти скрыто - на погоревшем кладбище. Спустили в чью-то опустевшую могилу...

Володя после этого совсем спился - до не различения женского пола от мужского.

Зоя Вольская - тайная убийца Ирочки - от него сбежала, укрылась у сестры и не знала что ей делать: то ли спиться, то ли покаяться, то ли спиться и покаяться одновременно.

Люди сторонились их, чувствуя нехорошее...

Зато Эдик-мясник, расчленивший труп Ирочки, быстро почему-то пошел в гору.

Карьеру серьезную осуществил (в теневой экономике). Верно, долго-долго ее подготавливал... Говорил он теперь почти лишь по-английски, купил шляпу и дорогой автомобиль иностранной марки. Только по ночам слышался иногда случайным прохожим его хохот (жил он на первом этаже при открытой форточке) - но не зловещий хохот, а здоровый, рациональный.

Люда сменялась долвольно быстро - и тут же уехала в Боровск, к Гале. Без Галиного же пения - невероятных, лесных песен почти доисторических времен чего-то стало совсем не хватать в доме номер восемь по Переходному переулку.

Сверкал только иногда где-то в темноте глаз Анастасьи Петровны - но саму старушку, никто не видел, словно она ушла на тот свет, а глаз свой оставила на этом. И пугались поэтому обыватели ее взгляда - "не наш, не наш взгляд то" шептались они потом по углам.

Лишь у "обороченной" дворовой кошки (бывшей ведьмы) - шерсть вставала дыбом при виде сверкающего глаза Анастасьи Петровны...

Кладбище стали уныло отстраивать. Навезли цементу, кирпичей, плит показались и деловые рабочие. Кто-то уже видел на бугорке тень Настеньки. И опять кувыркались в траве, ловя свое бытие, мудрые обитатели дома номер восемь.

Но страннее всего произошло с Мефодием. Обыватели даже решили, что он совсем сошел с ума, потому что вдруг позабыл про тени.

- Теней нету, теней! - кричал он истошным голосом, кувыркаясь на своей лужайке.

- Тени другие стали! Не могу-у-у-у!