Сергей Семенов - Катюшка

Дня за три того, как мы хотели рассчитаться от хозяина, вечером народу в гостинице никого не было, да ждать никого было нельзя. Темь такая стояла, шел дождь. Илюшка мне и говорит:

– - Пойдем, говорит, на последках погуляем.

– - Куда?

– - В чужую гостиницу.

– - Хорошо ль?

– - Первый сорт, робеть нам теперь нечего, все равно нам здесь с ним не детей крестить.

– - Я бы пошел, говорю, да у меня денег нет.

– - У меня, говорит, есть рубль, а там опосля времени авось сочтемся.

Сейчас салфетки к чорту, оделись, надели картузы и марш с заднего крыльца. Приходим в одну гостиницу. Илюшка полбутылки. Подали. Я водки до тех пор не пил. Он начинает меня уламывать выпить. Я выпил. Выпил и он. Заиграло у нас в голове! Сидим как настоящие гости: куражимся. Служащие глядят на нас, посмеиваются, мы огрызаемся с ними. Илюшка еще стакан. Выпил я и сделался сразу пьяный. Хоть песни петь, хоть плясать, хоть кверху ногами ходить! Стала во мне храбрость, как у генерала на войне. Илюшка глядел, глядел на меня и говорит:

– - Ты Катюшку прачку знаешь?

Катюшка была мещанка тамошняя, круглая сирота. Осталась у ней после отца хатка, она в ней и жила, белье стирала. Девка она была не очень чтобы казистая. Бывало, как придет к нам за бельем, ребята над ней смеются, заигрывают, а она и рта не откроет.

– - Я, говорю, знаю Катюшку.

– - Пойдем, говорит, к ней.

– - А она примет? говорю.

– - Со мной примет, я ей приятель. А тебе чтоб не было скучно, и еще раскрасавицу какую-нибудь найдем.

Вино во мне расходилось. Не долго думавши, я говорю:

– - Идем.

Взяли мы с собой полбутылки, белых хлебов, колбасы и пошли. Жила Катюшка в пригородной слободке; разыскали мы ее хатку, постучались. Она еще не ложилась. Сейчас выскочила она и спрашивает: кто там? Илюшка сказался, она впустила. Дома она в одном платье да простоволосая-то поприглядней казалась. Хатка у ней маленькая, беленькая, тепло в ней таково, на столе лежит чье-то белье, чинила она его должно быть. Сейчас она рубашки эти со стола долой да в корзинку. Илюшка на стол полбутылки, хлеб с закуской. Хошь, говорит, кутить? Катюшка улыбается. "Отчего, говорит, не погулять, не все работать, работа навсегда при нас, а приятную компанию не всегда найдешь*. Уселись мы вокруг стола, опять выпили. Катюшка сразу раскраснелась, глаза разгорелись. Откуда ее приглядность взялась? Стала она такой хорошей, какой ее никогда не видал. Илюшка отозвал ее в сторону и что-то пошептал ей. Потом он схватил картуз. "Ну, говорит, посидите тут, я на минутку выйду". Заперла за ним Катюшка, ворочается это ко мне.

– - Куда, спрашиваю, он вышел?

– - Не знаю.

– - А скоро притти обещался?..

– - Може и совсем не придет…

– - Как не придет, а я куда ж денусь?

– - Ночуешь у меня…

От этих слов меня индо покоробило всего. Пришло мне в голову, что Илюшка нарочно оставил меня у Катюшки, а я с шальной-то головой хоть и радоваться этому. Помолчал я немного, пока не улеглось все во мне, и говорю:

– - Ночевать-то, говорю, ништо, коли Илюшка не осердится.

– - На что ж, говорит, ему сердиться?

– - Мало ль, говорю, на што…

А сам подвинулся к ней и облапить ее норовлю; она от меня в сторону.

– - Что ж ты?.. говорю.

– - А ты что?

– - Я, говорю, хотел обнять тебя.

– - А я этого не желаю.

– - Отчего?

– - Оттого, что не полагается.

– - Как, говорю, не полагается. Вино пила, закуску ела -- понимай свое дело.

Она поглядела на меня и говорит:

– - Какое дело?

– - Ну, вот, говорю, нешь не знаешь?

Вздохнула она и говорит:

– - Знаю, говорит, и вижу я, что не следовало бы тебя ночевать оставлять.

– - Почему?

– - Потому…

– - Ну, так, говорю, я уйду.

– - И уходи.

– - А ты не лицемеришь?

– - Чего мне лицемерить?

– - Да ты, говорю, с Илюшкой-то путаешься?

– - Ну, что ж такое? Я, говорит, его люблю; с ним я путаюсь, а с другим не хочу, пусть он в сто раз лучше. Неужто, говорит, потому, что я бедная, со всяким валандаться должна? И без меня, говорит, немало из нашей сестры потаскушек, а я такой быть не хочу.

У меня сперва от хмеля-то в голове-то шут знает што стояло, а потом, чувствую я, начинает во мне улегаться. Слушаю я ее речи, вникаю в них, вижу -- от сердца она говорит, и таким я сам себе дураком кажусь! Хорош, думаю, я гусь, нечего сказать! Правда бы, меня за дверь выпихнуть надо. А Катюшка все говорит: "Я, говорит, и работой проживу. Одна голова не бедна, а коли бедна, так одна. Была бы, говорит, работа, а то я прокормлюсь; угол у меня свой, никто мне не мешает, никто надо мной не стоит"…