Панас Мирный - Гулящая

- Так я и знал, что придет чертова кукла! - бросил вслед ей Грицько.

- Походит-походит, да и перестанет,- ответила Хивря. - Лучше мне платок купить к празднику.

Вся во власти тяжелых дум, подавленная неудачами, кровно обиженная попреками, Приська скорым шагом шла домой; сердце у нее болело, слезы катились из глаз. Что теперь делать? идти жаловаться старшине?- Она уже жаловалась ему, а какой толк из этого вышел?.. Все они друг дружки держатся, как черт болота; все одним миром мазаны...

Мрачная, унылая, пришла она домой. Христя встретила ее веселенькая.

- Куда это вы, мамочка, ходили, отчего так замешкались? Жду, жду - не дождусь вас!

Приська, не отвечая дочери, опустилась, тяжело дыша, на нары.

- А вы и не видите, что я в новых сапожках? - щебечет Христя.Поглядите, как раз впору, будто на заказ сделаны... Других таких во всем селе не найдешь: из юфти, не из конятины. Да поглядите же!

Приська поглядела; от досады у нее кольнуло в сердце.

- Уже успела напялить! Уже шататься в них собралась? Хватит, сними да положи на место... Пока новые, больше дадут за них.

- Как? Разве вы хотите продать их? - обеспокоилась Христя.

Приська молчала.

- Ведь отец мне их купил... Старые совсем уже растоптались, расползлись... скоро дыры будут,- снимая сапожки, бормотала Христя.

Как радовалось еще совсем недавно ее сердце, когда она примерила их и они так ловко охватили ногу: хоть маленькие, а не жали нигде!.. "Пусть теперь Горпина спрячется со своими, хоть у нее и на заказ сделаны",- думала она, представляя себе, как все удивятся, когда она на праздник наденет их, как все будут завидовать ей!.. А вот мать пришла и, когда она показалась ей в них, тут же велела снять,- продавать думает... Жало огорчения вонзилось в сердце Христи, веселые мысли омрачились, досада и слезы затуманили их.

- С какой стати продавать? Это мои... Ну, старые продавайте. Зачем же было покупать, неужто для продажи? - твердит Христя.

- Молчи! - крикнула Приська.- Хоть ты не досаждай мне, а то и так уже мне досадили.

Христя, чуть не плача, сняла сапоги, поставила их в печурку и с досады села за работу. Приська, отдохнув и раздевшись, тоже села за прялку. Сидит Приська на пряслице, нить за нитью тянет, высучивает; Христя сорочку расшивает... Слышно, как у одной веретено жужжит, а у другой шуршит шитье. Приська над гребнем покачивается, Христя над сорочкой склонилась. Не от радостных мыслей покачивается одна, не от легких склонилась другая... В хате тоскливо, тихо, глухо... И некому нарушить эту тишину, некому развеять гнетущую тоску... Но чу, скрипнули двери в сенях. Ни Приська, ни Христя не подняли головы, не оглянулись. Кто к ним придет и зачем?

- Здравствуйте! - раздался с порога молодой женский голос.

- Тетка Одарка! Здравствуйте! - ответила первая Христя.

- Здравствуй, Одарка!- глухо поздоровалась и Приська.

- А я вхожу в сени, слышу - тихо; думаю, нет никого да так иду несмело. А они, вишь, сидят себе, пригорюнились.

- Вот, как видишь: сидим, пригорюнились,- говорит Приська.

- Мы недавно пообедали. Ребенок заснул, Карпо ушел из дому... Скучно одной. Пойду, думаю, проведаю тетушку Приську, как она там?

- Спасибо тебе, Одарка, - вздыхая, благодарит Приська.- Только ты еще добра и приветлива, а то все люди, кажется, от нас отвернулись. Присаживайся, поговорим. Сегодня я в первый раз со двора уходила.

- Где же вы были?

- Где я только не была? И в волости, и у Супруненко.

И Приська рассказала Одарке, куда и зачем она ходила и с чем вернулась домой.

Печально лилась ее глухая речь; молча слушали ее Одарка и Христя; невесел был рассказ Приськи, невесело она его и кончила...

- Такая меня, Одарка, досада взяла, такая на меня тоска напала!.. Христя плачет, а у меня так на сердце накипело, что и плакать не могу... Лучше мне в сыру землю лечь, чем терпеть такое.

- Бог с вами, тетушка! уговаривает Приську Одарка.- У вас вон дочка, надо ее на ноги поставить, надо ее пристроить. Кто об ней без вас позаботится?

- Добрые люди, Одарка, если они еще не перевелись; а нет - хуже не будет... Я весь век в людях жила - не пропала, как видишь; будет она себя соблюдать - и она проживет, а нет - ее дело... А мне довольно уж по белу свету мыкаться: глаза бы мои на него не глядели.

Одарка, бабенка молодая и веселая, слушая эти нерадостные речи, и сама закручинилась, голову понурила.

Чудилось ей, что это само горе глухо сетует, что не жилец на белом свете тот, кто плачется так на свое трудное житье. Еще, может, поплачется, еще, может, побормочет, да и замрет, захолодеет с горьким упреком на устах! "Такое наше житье-бытье, такая наша доля!" - думает она, глубоко вздыхая... А Христя еще ниже склонилась, еще больше согнулась над шитьем. Одна Приська не перестает, не умолкает...