Анатолий Луначарский - Идеи в масках

Эльза. Тор, вы были правы… Мне прямо больно… (Мастеру Барузе). Это страшно, это радостно… Слов нет… (С тоской). Мастер Браузе, если бы такие люди существовали в действительности. О, если бы! Но ведь это — символы.

Браузе пожимает плечами и молчит.

Эльза. Это — титаны. Перед юношей хочется преклониться, как перед грозным богом. Это красота. Красота и в старой руине гиганта… Но только какой же это реализм, Тор? Разве жизнь дает такие образы? Вы помните, что сказал Фидий о Зевесе? Что в воображении, как бы во сне сам бог явился ему. Фантазия выше жизни. В ней сами боги являются нам… Это — боги!

Ценкер (Торжественно выступает из тени с полупоклоном). С позволения… Я не согласен с вами, принцесса. Нет, не согласен. Зачем такие слова: боги, жизнь этого не дает?.. Это, так — сказать, слова, простите, поверхностные. Как жизнь не дает? Она-то и дает… Но надо, скажу хоть так, уметь брать. Вы не видали таких крестьян, принцесса, а я только таких и видал, я в каждом из них вижу такого… Да, в каждом вижу, единое, огромное, народ! Но, хотя я немножко художник, я, могущий, пожалуй, взять, не умею вновь дать! Браузе сумел. Мед и воск находятся в цветах, но вы никак не извлечете их оттуда без пчел (Вновь отвешивает полупоклон). Простите мою смелость, принцесса, но ваше искреннее восхищение перед этим народным произведением, дало мне повод, так сказать, мужество…

Эльза (Вставая. Любезно). Прошу вас… То, что вы говорите, интересно.

Пастор (В свою очередь медленно выходя из тени). Высокомощная дама! Я, скромный служитель простонародной церкви (Поправляет очки). Позвольте мне один раз возвысить мой голос, которому обычно внемлют земледельцы, ремесленники, охотники и рыбари, возвысить его до высших ступеней трона. Высокомощная дама, не поддержите ли вы перед правительством петицию, которую я предложу народу Нордландии покрыть тысячами подписей, — петицию о постановке на большой площади, против собора св. Духа, этого памятника?

Эльза. О, с восторгом, господин пастор!

Браузе. Ну, ну, не зарывайтесь, дружище Самсон; вы еще не знаете, понравится ли вещь народу.

Ценкер (Возмущенно). О!

Пастор. Я немножко знаю нордландских простолюдинов.

Эльза (С сомнением). Вы думаете, что народ, что масса умеет ценить произведения искусства?

Пастор. Не знаю. Но это они поймут и оценят, И это принесет им большую пользу.

Эльза (Удивленно). Я немножко удивлена, простите. Ведь вам, как пастору, ближе проповедь смирения? Здесь его мало! Это мятежное произведение.

Браузе (Усмехаясь). Ну, вот! Ценкер, стало быть, прав. Того же мнения будет, наверное, и господин директор полиции.

Эльза (Смущенно). Но разве вы сами иного мнения?

Браузе. Кому нужно мое мнение? Что сделал, — сделал.

Пастор (Торжественно). Высокомощная дама, я — служитель Бога. И, как протестант, верю не традиции, а слову Господа в его откровении избранному народу. И еще более его шопоту в моем собственном сердце. Он должен быть моим Богом, чтобы я служил Ему. Иначе Он будет из тех, о ком сказано: Не послужи им и не поклонись им. Но мой Бог, для меня единый, это — Бог Правды и Свободы. Далеко ушли сыны человеческие от путей его! Разве надо вам говорить об этом? Всякий видит, что братство людей стало смешным словом. Одни братья стали слугами, другие — господами, и души тех и других гибнут одинаково. Где же спасение? (Подымает палеи к небу). В Боге, принцесса, который в назначенное время воздвигнет пророка и судию. Мы не должны, смиренные перед Его волей, но гордые перед владыками земли, воистину как Иоанн, сын Захарии, уготовать пути ему. Вот почему я хотел бы, чтобы против собора высилась эта группа. Она многому научит паству Божию.

Эльза. Признаюсь, все, что я здесь слышу, для меня странно и неожиданно. Но я начинаю понимать, как зародилось это дивное произведение. Господа, я — принцесса и, вероятно, потому нисколько не демократка… Но меня покоряют мощь и красота. Только чьи они здесь? Вы говорите: народа, Бога, живущего в нем. А я думаю, мастера Браузе, в нем живущего Бога.

Браузе. Принцесса… Я — кость от кости, плоть от плати моего народа. Я — кузнец из Вемескьельда, сын и внук кузнецов. Может быть, я ошибаюсь, потому что я не эстет и не теоретик, но мне страшно лестно, когда старые друзья Самсон и Оскар говорят, что рукою моей двигало народное сердце. Впрочем, что есть в моем произведении плохого, — а в нем-таки много плохого — то, конечно, от слабости руки моей, но что есть хорошего, — если есть, — то от мощи его сердца.