Борис Можаев: Тонкомер

А она мне:

- Ну, чего смотришь? Зачем пришел-то?

- Гармонь свою забрать...

- Какую гармонь?

- Жили мы раньше в этом доме. Мать у меня здесь умерла.

Тут до нее дошло:

- Ах, вон оно что! Значит, вы со службы возвратились?

- Да, со службы, - говорю.

- Куда же теперь?

- Дак на завод. Пока в гостинице поживу, потом на квартиру попрошусь...

- А-а! Знаете что, проходите к нам, - пригласила она меня.

И не успел я опомниться, как она отворила калитку, подхватила мой чемодан и потащила меня за собой.

Вдруг она так же внезапно остановилась, поставила чемодан и с улыбкой протянула мне руку:

- Ната! Меня все так дома зовут. И вы зовите так, - потребовала она.

Вот так мы и познакомились, служба. Я замечал, как она рада была нашему знакомству, и ведь не скрывала этого. Ей, видно, хотелось сделать мне что-то приятное; она показала на садик и спросила:

- Узнаете?

- Да не совсем, - ответил я.

- Ах да, я и забыла! - она снова рассмеялась. - Ведь у вас здесь были бесполезные деревья - клены да акации. Мы их вырубили, и вот, смотрите, груши да яблони, а под ними - грядки. Двойная выгода!

Осмотревшись, я заметил, что все там не то, что было у нас. Вместо нашей густой сирени, кленов да акаций - приземистые яблоньки, вместо высокой травы и цветов - грядки с помидорами и огурцами. И наш белый дом с высокой красной черепичной крышей сиротливо оголился, будто облысел. Зато с торца, за верандой, к нему приткнулся большой сарай, откуда раздавалось мычание коровы.

Жаль мне чего-то стало, шут его знает! Может, белых акаций, которые сам сажал, а может, того, что не мы уже хозяева здесь. Я сказал об этом Нате.

- Не жалейте, - ответила она. - Стрючки акаций не съешь и не продашь. Один хлам от них.

Этот ответ я крепко запомнил. Меня прямо как ножом по сердцу. Тогда бы и надо было бежать. А я поплелся, как телок на веревочке...

Он снова умолк и уставился своими неподвижными глазами на бесконечные таежные холмы.

Чувствовалось, что мысли его забегали вперед событий и он, теряя нить рассказа, отдавался им, забывая о моем присутствии.

- Может, закурите? - предложил я.

- Нет, - ответил он, повернувшись ко мне. - Давайте лучше выпьем понемногу!

И, не дожидаясь моего согласия, он стал наливать в стаканчик водку. Я заметил, что руки его дрожали.

- Отчего же вам так не понравились эти грядки? - спросил я Силаева.

- Да черт с ними, с грядками! Мне не понравилось, как она радовалась оттого, что сирень вырубили, а это самое завели.

- Вспомните, какое время было! В магазинах пусто - все брали с рынка. А там цены ого какие! Это ведь только москвичи да ленинградцы упивались магазинным изобилием, - сказал я.

- Да разве я об этом думал? Я же после войны все время просидел как у Христа за пазухой. Вы-то где служили?

- Во Владивостоке, военным инженером. Между прочим, в Гнилом Углу построил завод железобетонных изделий, пирсы в Улисее, ну и все такое прочее.

- Так вы при деле были, жили в городе, по магазинам ходили, на рынок... А я служил в минерах. Был на всем готовом. Питался в офицерской кают-компании. И деньги приличные имел. Во Владивосток приедешь - маруху под крендель и в ресторан. А куда еще? Мы же были, служба, во всех гражданских заботах как дети несмышленые. Видели мы эти заботы в гробу да в белых тапочках. Зато умели держать линию. А наше дело - держать равнение в строю и слушать команду. А команда была - не хапай! Служи великому делу. И мы служили и верили - будь здоров. А когда возвращались на гражданку, тыкались везде, как собака, потерявшая след. Чуть что не так, не по-нашему, не по уставу, так рычали и зубы пускали в ход. И обламывали нас без церемоний... - Он опять похлопал по карманам, ища папиросы, но, увидев разлитую водку, взял розовый стакашек: - Ну, давай! По маленькой. - Он чокнулся, опрокинул его в рот и округло, коротко выдохнул.

5

- Ну, вот мы и познакомились с ней, - продолжал он через минуту, проглотив кусок юколы, похожий на канифоль. - Мать ее встретила нас в сенях. Понравилась она мне тогда: женщина степенная, полная, вся такая домашняя и обхождением ласковая. Марфой Николаевной зовут ее.

- А я гостя веду! - сказала весело Наташа. - Это Женя Силаев.

- Батюшки! - всплеснула Марфа Николаевна руками. - Ивана Силаева сынок?! Со службы пришли?

И вдруг она закрыла лицо фартуком и заплакала.

- Проходите, проходите в избу, - приглашала она сквозь слезы.

В доме из разговора с Марфой Николаевной я узнал, что их "хозяин", как она называла своего покойного мужа, был предзавкома на том же заводе, где и я слесарничал. (Я даже вспомнил его: такой был важнецкий усач.) Что переехали они в наш дом по решению завкома уже после смерти моей матери. Что их "хозяин" тоже умер, что старые старятся, молодые растут, и в том же духе.