Анатолий Найман: Жизнь и смерть поэта Шварца

Таисья. Это я тебя научила. Чего ты язык-то выучить не можешь?

Шварц. Язык, Таиссо Шварцкоф, не учат, а сосут. Высовывают и прикусывают.

Телефонный звонок.

Ты еще научи меня сну! И как потеть. И вдыхать-выдыхать. Меня - языку.

Таисья (берет трубку). Приемная поэта Шварца... Даю. (Шварцу.) "Для тех, кто в море".

Шварц. Раз-два-три, раз-два-три, проверка микрофона... Прямой эфир? Отлично... Сто футов вам под килем, те, кто в море. У нас на суше атмосферное давление в норме, единственный шторм, который прошел,- это выдвижение поэтической элиты страны на Государственную премию. Молодая золотая фанфара Умелин, многоопытная медовоголосая виолончель Ким, тихострунные гусли нашей старейшей поэтессы. Умелин на всех парусах летит также и к премии "Карнавал", которую у него, возможно, даже больше шансов выиграть. Поклонники энергоемкой лирики Кима ждут, что если не гос, то престижный "Купол" ему, во всяком случае, обеспечен. Наша Сафо обладает несравненной, как сказали бы на флоте, остойчивостью и солидным водоизмещением. Багров, продолжу в том же духе, погрузился в настоящее время, как глубоководный батискаф, в пучину морскую, пожелаем ему благополучного всплытия. И, наконец, Валерий Шварц, ваш покорный слуга. Погиб и кормщик и гребец, лишь я, таинственный певец, на берег выброшен грозою с моею верною музо ю. Подруги поэта меняются, а муза - единственна. Мы с адмиралом Кологривовым проходили по океану жизни одними маршрутами: сперва он бросил якорь в некоей прелестной лагуне, потом я. Зато в другой я был первый, он последовал за мною. Сирены пели нам: имя одной - Тамара, другой Таисья. Пусть ни которая не обижается - своим музыкальным слухом я обязан обеим. Абсолютным, замечу, слухом - почему и сумел безошибочно настроить лиры, врученные мне Ахматовой и Пастернаком, и передать одну из них Бродскому. Попутного вам ветра, вы, кто в море!.. (Выдерживает паузу.) Ага... Прошло?.. Ну, попутного ветра. (Опускает трубку.)

Пауза продолжается.

Немного занесло. Бывает... В целом получилось. Понятно, что я хотел сказать. Поэт издалека заводит речь, поэта далеко заводит речь. Где мои голубые таблетки? (Ложится на тахту.) Я его знать не знал, помнил какого-то Хулдомуева, это ты мне брякнула - Кологривов.

Звонит телефон.

Бери трубку и расхлебывай. И не делай лица - никакой катастрофы не произошло. Ляпнул, но ничего ужасного. Поэт всегда впадает в транс, мир от него этого ждет. Вакхический транс для тех, кто в море.

Таисья (снимает трубку). Олежек? Слушал?.. Ты видишь, как он разбалансирован. Распад организма и как следствие психики... Понравилось?! Ты шутишь... Про нас с Тамаркой?.. Лагуна - красивое слово? А не повредит по службе?.. Время гуманитарное, но ведь армия, дисциплина... Армия с человеческим лицом?.. Что было, то было? Что было, то было... Да, в нашу гавань заходили корабли. В нашу с ней. Хотя для женского достоинства оскорбительно... Дело вкуса... Я говорю: публичность - дело вкуса... Время откровенное, но личного еще никто не отменял... Да, и женской скромности... Да, и стыдливости... Да, в женской природе... Да, женское достоинство...

Шварц. Проще, женщина, проще. По-военному.

Таисья (в трубку). Проще надо относиться? По-военному? Это ты говоришь?.. Потому что и он говорит... Дать ему трубку?

Шварц (снимает трубку). Эмир-аль-бахр?.. Это по-арабски. Начальник моря... Да давно уже надо познакомиться, условности мешали... Таисья - золото. Умница, энергичная, хозяйка. Золотая баба. Но баба - ты согласен?.. Да мы уже поделили. Я тебе стихами скажу: любовью дорожить умейте, с годами - вдвое дорожить... Считай, что я... Любовь легко сыграть на флейте, но нелегко в футляр вложить... А чего ж не почитать? Приходи, захвати мензурку, пройдемся по местам боевой славы. Я тебе "Амальгаму" надпишу и заодно "Избранное"... Давай, Олег, ага. Олег Кологривов - красиво. Дворянская фамилия. Не Карамазов какой-нибудь.

Опускают трубки.

Таисья (обескураженно). А это-то зачем ляпнул, объясни. Больше ничего, как человека обделать. Или я опять глубины замысла не понимаю?

Шварц. С языка сорвалось. Я же говорю, где мои голубые таблетки?

Таисья. Хотя и правда - тебе всё на пользу. А я всё ошибаюсь, тоже правда. Думаю, раз адмирал, значит, потоньше, чем мичман. Один в один, прогресс ноль. Когда мичман, еще поделикатнее был, старался. "Время откровенное". Время такое откровенное, что поэт Шварц - свой в казарме, а ротный командир - у французских символистов. А все-таки ты поаккуратнее - нарвешься, не дай бог, на кого-нибудь, кто тебя и бесстыжей, и врет отважней, и хамит веселей. И перестанет этот перстень - как его...