Елена Нестерина - Мясо

- Мылься, сколько влезет.

В мыльном растворе опустился мальчик N на землю. И понял, что не ошибся. Он был мылом и песком. Мылом всегда одной температуры, а песком везде разной. Мальчик N намылил все пески Африканских пустынь, песок в детских песочницах и в лотках для кошек, на пляжах Чилийского побережья и в строительных баках. С наслаждением мылил он песок на самом дне Чукотского моря - ледяной и крупный. Холодом морских глубин хватало его за бока (если у мыльной пены и песка эти бока были).

Мальчик N - песок и мыло, заходился от счастья. Он не думал. Он залегал и мылил.

- Будешь, мальчик, думать про тех, кто сейчас оказался в намыленных песках?

- Давай.

Мальчик N подумал. Неспеша. Подумал и быстро - про всех сразу. И затем стал ими - всеми сразу. Ел, пил, мёрз, лежал мёртвым и захлёбывался одновременно.

Он побывал даже песком на коврах и половиках своей квартиры. Тем песком, который приносили обычно домой на ботинках. Аккуратно, песчинку к песчинке намылил у себя дома мальчик N, да так и оставил. Пусть мыльное всё побудет. Вот удивятся.

В ковре была своя жизнь. Когда мальчик N это увидел, то понял, что теперь он хочет именно туда.

В ковре жили пухопероеды. Весело катались они друг на друге, ели и пили, умирали целыми селениями, если на них ступала нога человека. Жизнь у них быстро возрождалась. Пухопероеды любили размножаться. Мальчик тоже размножился. Было его много, а теперь стало ещё больше.

Потом мальчик N стал царём пухопероедов, жил без особого почёта в складке ковра, ел пыль, жевал пух. Смерч пылесоса уничтожил как-то большую часть его населения, тогда мальчик N стал всеми пухопероедами сразу, обиделся и ушёл жить в старые шерстяные тапочки. Объявил войну молям и победил. Его человеческая семья решила, что в этом ей помог дихлофос. И ошиблась.

А потом мальчик N решил быть луной - чтоб сколько хочешь отсвечивать, прятаться и об небо тереться.

И что - пожалуйста. Ему ничто не мешало. Мальчик N не спешил наиграться во всё, а потом стать тем, чего ещё не было. Его вечность его радовала. Он чувствовал эту вечность, но никак не мог стать тем, чего не было ещё никогда, как ни старался.

Всё решилось само собой.

- Ну, все наигрались? - в один из моментов вечности услышал вдруг мальчик N. И не знал, что ответить.

А и не пришлось ничего отвечать. В один момент вдруг все, кто когда-нибудь кого-нибудь ел, начали расщепляться на молекулы. Разлагались удавы, медведи, цветы "Венерин башмачок", обезьяны и люди, конечно, - даже те, которые умерли много тысяч лет назад. Вместе с ними таяли, расходясь на составляющие их молекулы, те, кто ел их самих, уже мёртвых - могильные черви, опарыши, жуки-падальщики. Динозавры, рыбы латимерии, археоптериксы, лягушки, пингвины, дельфины, хомячихи, с испугу проглотившие своих только что рождённых хомячат, - даже если они жили в самые доисторические времена, возникли сейчас из похоронившей и давно переработавшей их в себе земли и поднялись в воздух. Облачка молекул менялись местами, словно искали друг друга. А они и правда искали - части едоков, съеденных другими едоками, собирались в одно целое.

В воздухе плавали, покачиваясь, огромные заводы, гильотины и газовые камеры. Попали сюда и овцы, всю жизнь уничтожавшие траву, попали слоны, перетоптавшие живой мелочи без числа, заглотившие её с питательными вениками и убившие тяжёлыми хлопками ушей. Досталось и бактериям, которые ели друг друга. Они разлагались на молекулы легко, охотно и очень быстро.

Одновременно с бывшим и настоящим населением планеты расползался на отдельные частички мальчик N, и не по своей воле.

Над Землёй навис сплошной туман из всех, кто распадался на молекулы. Их было мириады - бессчётное множество живых существ, начиная от самых первых, которые завелись на планете и принялись чем-то питаться.

А под туманным молекулярным облаком, на поверхности земли, по полям, лесам и морям метались все те, кто за свой век не лишил жизни ни один живой организм: ни зёрнышка не склевал, из которого мог колосок вырасти, ни жареную курью ногу не съел, ни планктона с морской поверхности не схлебнул. В основном это были младенцы, колибри и бабочки. Оставшись одни, младенцы всех живых существ принялись беспокоиться. Младенцы прошлых времён грозили вот-вот умереть по второму разу. Птенцы, погибшие до того, как в их распахнутые клювики родители успели затолкать первого червяка, ростки хищных цветов, не успевшие сцапать ни одну козявку, а вместе с ними те, кто всю жизнь лакомился пыльцой, нектаром и воздухом. Мелкие кровопийцы тучами сновали вместе с ними. Все они были косвенно виноваты в смерти других - и кто только маминым молочком питался (ведь для этого мама если не убила кого-то, то съела точно), и кто всю пыльцу на цветке слопал, а другим не оставил.