Георгий Осипов: Майская ночь лемуров

- Ну так ты же родился в один день с государством Израиль, - напомнил я ему как-то раз.

- Не может быть, папа, - встревожился Азизян, - не гони.

Ребята хлопотали на лужайке, собираясь завтракать среди весенних цветов. Соленый бриз напоминал о близости моря. Часы на широком запястье Хижы показывали одиннадцать. День начинался замечательно. "Он и закончится, - подумал я, - чудесно". Где-то в отрастающей траве затренькали струны. Появились какие-то чужие мальчики. Вероятно внешкольные знакомые наших одноклассниц. Пацаны отнеслись к их появлению вполне спокойно. У нас в классе никто не блатовал, хотя много было сильных.

"Интересно, шо они нам сейчас заспивают", - спросил я у Хижы. Хижа осклабился и пожал могучими плечами. Дело в том, что к тому времени повального увлечения диско, еще не составился в рогатых кругах незыблемый репертуар из Розенбаума и Макаревича, их попросту никто не знал на периферии. Поэтому от человека, взявшего в руки гитару, если только его не спугнуть, вполне можно было услышать что-нибудь неожиданное. Так и получилось на этот раз.

Юноша с телячьим профилем возвысился над травой и, сдвинув брови, серьезно начал: "Мы - хиппи, не путайте с "хэппи":" Мелодия, как всегда, была очень мутная; обычно под русский текст брали что-нибудь зарубежное, но передавая песню на слух, искажали оригинал до такой степени, что уже невозможно было распознать, как он звучал в начале операции. Шокинг Блу, Кристи, Криденс - кого только не использовали в роли недобровольных доноров!

":Ничьи мы, как пыль на дороге, нас греют девченки-дотроги (!), покорные будто гитары". Удивительно, но мне было известно, чьи это стихи. Роберта Рождественского. В свое время большеголовый, похожий на Спида Хакера (персонаж "Invocation of My Demon Brother" Кеннета Энгера), Миша Нудник где-то их надыбал, и прочитал на утреннике, стоя задом к огромной голове Ленина. Пожалуй, я был единственным, кто оценил этот глумливый бурлеск, которым Нудник по праву гордился.

Юноша с телячьим профилем заканчивал песню не один. Снизу из зарослей травы ему подвывали девичьи голоса. Значит, они общаются в городе, дряни такие. Шлюссаккорд, неприятно чвякнув в лесном воздухе, положил конец копролалии бородавчатого Роберта (на самом деле - одного из оригинальнейших поэтов "приплясывающего общества" 60-х, намного более яркого, чем тот же Аллен Гинзберг). Хижа с деланным восторгом поаплодировал "телячьим губам".

Какие могли быть в 78-ом году "Хиппи", и какое отношение имели к ним вполне цивильные комсомольцы, и что хорошего они видели во всегда скучных, дурнопахнущих, а иногда и опасных детенышах московского професорья, присвоивших калифорнийское название? - it beats me.

Первым подростком в СССР, додумавшимся писать слово "хуй" через свастику, был я. На уроке украинской литературы, покамест учительница с покрытым волчанкой лицом рассказывала чужим детям своими фиолетовыми губами о "тубэркульозе кiсток" Лэси Украинки (тубэкульоз кiсток не мешал ей дотягиваться до копченостей Ольги Кобылянской, тем не менее), я впервые изобрел и изобразил этот словообраз неповиновения общежитию салата оливье и хозяйственного мыла - ХУЙ! (Вместо Х - свастика, прим ред.). Позднее Азизян назовет его "блесна ненависти".

Панк-рок меня не удивил, но сперва обнадежил. Я наткнулся на фото "Секс Пистолз" впервые на страницах журнала Болгарской Культуры ЛИК. Литература, Искусство, Кино, кажется оно расшифровывалось так. Пластинки панк-рокеров, тем более плакаты, не стоили на балке ничего или максимум "Чирикман", ну от силы "пятнарик".

Рогатые холопы с усами и чванливые евреи из музбакланства гнушались вида блюющих сопляков с булавками. Тогда еще образу рок-стар соответствовал христообразный козел с бородкой и животиком, желательно с флейтой у рта, или чтобы на животе висела гитара-урод с двумя грифами. Одного им мало было.

Так что, когда залетные юноши (в двух шагах от горячих рельс в Афганистан) блеяли заученный текст про хиппачков, под стенкой у меня в спальне уже стояли свежие Buzzcocks, Wayne County (туалетная любовь, yeah-oh-yeah), первый "Пистолз", который где-то, скорее всего еще на Западе, уже успели запилить. Мне приносил Синила (тот, что даст против Азизяна показания) и первый Clash, но я не принял, быстро распознав в них хитрожопую коммерческую группу. Вообщем-то конец семидесятых прошел для меня весело и забойно. Я провел эти годы потешаясь и рискуя, в кругу проверенных мракобесов. Потом панк умер и его, выражаясь фигурально, кадавр, как обычно, принялись мастурбировать младшие братья флейтистов и гитаро-уродов. Как всегда, обосрали последние, и без того нечеткие, привлекательные черты. Поздно усераются наши бунтари. Так престарелые советские мещане вдруг собираются на "историческую родину".