За дверью раздался голос Ларисы. Юлька замолчала и ушла. Дорофея вздохнула... Не поеду никуда, побуду с ними.
И, решив так, она по-хозяйски пошла по дому. К девочкам должны были прийти гости, молодежь; поужинают, а потом поедут на бал в Дом культуры. Ужин устраивали в складчину. Дорофея осмотрела припасы, ей показалось мало; она дала денег и велела девочкам купить еще закусок и фруктов. Ей показалось, что в доме недостаточно чисто, и она сама перемыла листья фикусов и натерла стулья и шкафы маслом с уксусом.
К десяти начали сходиться девушки, подруги Ларисы и Юльки. Они накрыли большой стол нарядно, как на картинке, потом принялись украшать самих себя. Каждая принесла с собой парадные туфли, завернутые в газету, одной понадобился утюг - что-то пригладить, другой игла - что-то пришить. Дом наполнился девичьими голосами и беготней, от которой дрожали половицы.
В этом шуме чисто и звонко прозвенел звонок. "Кто разутый - прячься, кавалеры пришли!" - крикнула Дорофея и пошла открывать. В их домике устроено так: из передней попадаешь на застекленную веранду, идущую вдоль бокового фасада. На концах веранды по двери: одна во двор, другая, со звонком, на улицу, и эту вторую дверь отворила Дорофея.
Высокий молодой человек, а вернее сказать - мальчик лет семнадцати стоял на крыльце. Он не сделал движения войти, не поздоровался, даже не пошевелился, когда ему открыли. "Не гость", - подумала Дорофея. Его фигура, одежда, лицо, которое она различала в свете, падавшем с веранды, все было ей незнакомо. Она спросила:
- Вам кого?
- Куприяновы здесь живут?
- Здесь. А вы к кому?
- Геннадий не приехал?
Ее кольнуло, она нахмурилась и ответила не сразу:
- Мне это неизвестно.
Они стояли, глядя друг на друга. Она поняла, кто это такой. Поняла и то, что пришел он сюда не по своей охоте - мать прислала. Все ей стало ясно, когда он спросил про Геннадия.
У него было безусое, правильное продолговатое лицо с крупными губами; глаза небольшие, серьезные; в их спокойном взгляде и в очертаниях губ была доброта. "Положительный мальчик, - подумалось Дорофее, - и с характером". Уши его меховой шапки по-ребячьи торчали в стороны. И куртка была ребячья, он вырос из нее.
А вдруг он не тот, за кого она его принимает? Не Саша Любимов? Вдруг это ее воображение? Говорят же домашние, что у нее вечно фантазии. Мало ли что: кто-нибудь из старых дружков вспомнил Геннадия и послал братишку его разыскать. Она сказала, проверяя:
- Геннадий тут не живет.
Паренек кивнул:
- Я знаю. Я думал, он, может быть, приехал.
Он медленно сошел с крыльца:
- Извините.
И зашагал прочь, засунув руки в карманы куртки. "Совсем молоденький, а дело мужское делает..." Как, должно быть, не хотел идти сюда, спрашивать...
Одет бедненько. Заработок, наверно, матери отдает.
Широкая окраинная улица была пуста и бела. Деревянные заборы, домики в два, в три окошка. Лампочки на воротах озаряют белые дощечки с номерами. Черная водокачка на углу. Тихо. Окликнуть: "Саша!" - он бы услышал... Привести его в дом, усадить, расспросить попросту, по-бабьи: как тебе, Саша, живется, не обижает ли тебя Геня... Чувство стыда перед ним помешало Дорофее это сделать. Она закрыла дверь, вернулась в комнаты и только тогда почувствовала, как пробрало ее морозом, пока она стояла там...
И вдруг немила стала ей суматоха в доме, этот стол с бутылками, шумные девицы. "Кто, кто пришел?" - закричали девицы. "Никто!" - ответила она и прошла в спальню. Сидела на сундуке (стулья все унесли в столовую), подперев подбородок маленьким крепким кулаком. Стояло в глазах серьезное детское лицо с добрыми губами... Вот, Геня, какое доверие к тебе: подозревают, что ты от них скрываешься. Успел, значит, и там себя зарекомендовать. Геня, всем от тебя мука, что же это такое...
Дорофее сорок восемь лет. Она среднего роста, худенькая. Смугла. Легко смеется, легко туманится. Походка девичья. Волосы темно-русые, подстриженные, на концах завиваются в кольца. Пробор сбоку, и одна прядь, с колечком на конце, заложена за маленькое ухо.
Ни сединки у Дорофеи и мало морщин, и зубы чисты и блестящи, как в молодости. Увядание чуть-чуть только тронуло кожу у глаз, шею, руки. Муж и дочь не замечают этих печальных знаков. Они говорят: "Мама у нас вечнозеленая".
В газете раза два печатали ее портрет. На портретах она нехороша: скуластая, с напряженным лицом. Когда ее не станет, ни одна фотография не воскресит для близких ее облика, прелесть которого - в блеске глаз, в смене переживаний, в непрерывном движении жизни.
Читать дальше