Поезда шли по расписанию и сверх расписания, но все одинаково перегруженные. На станциях толчея, у касс длинные очереди. Железные дороги были заполонены людьми в шинелях, с солдатским багажом на плече: мешок, сундучок, в сундучке барахлишко, в мешке хлеб.
На одной узловой станции Коростелеву пришлось долго дожидаться пересадки.
Бесконечно тянется ночь, когда лечь негде - сидишь в неудобной позе на чемодане.
Одна только лампочка, слабо накаленная, горела на потолке, да косо падал через окна бледный свет с перрона. Густым и горьким махорочным дымом был наполнен вокзал - сегодняшним дымом, вчерашним, позавчерашним... Лампочка светила сквозь махорочные облака. Кругом на мешках и сундучках спали люди в сапогах и шинелях - не пройти... Плакал ребенок, женский голос сонно успокаивал его:
- Шш... Шш... Баиньки... баиньки...
Коростелев то задремывал, то просыпался, смотрел на часы, ставил затекшие ноги в другую позицию. Ребенок разбудил его, он очнулся, растер ладонями лицо, закурил.
Невдалеке поднялся человек. Свернул папироску, стал чиркать зажигалкой. Чиркал, чиркал - огня нет. Коростелев достал свою, дал. Человек закурил - осветилось большое лицо с большими черными бровями, у виска узловатый шрам.
- А интересно, - сказал человек, возвращая зажигалку.
- Что интересно? - спросил Коростелев.
- Вот это все интересно. - Человек повел кругом рукой. - По домам, значит. Сделали дело, и по домам. Из одной армии в другую: землепашцев, строителей. Страница истории дописана - начинаем новую... А ведь некоторые прежнюю профессию забыли, заново пойдут жить... Вы какую имели специальность?
- Веттехник.
- Обратно в ветеринары?
- Вряд ли.
- Разонравилось?
- Отвык.
- То-то.
Потревоженный разговором, заворочался еще один спящий. "Поезд-то пришел, пришел поезд?" - спросил он неразборчиво, коротко вздохнул и опять уронил голову на мешок.
- Спи, сержант, спи! - сказал человек с черными бровями. - Придет твой поезд. Сапоги убери, а то сосед обидится... Сколько этими сапогами за войну пройдено? Сколько всеми нашими сапогами пройдено? Подсчитать бы общий километраж. Помните, как все двинулось на фронты? Вот - обратный хлынул поток... Вы женаты?
- Нет, не женат.
- Неженатому легче уходить.
- А женатому, должно быть, веселей возвращаться, - сказал Коростелев.
- А общий километраж подсчитать можно, - сказал, помолчав, собеседник, - если толково взяться. Длинная получится цифра, а? Астрономическая.
- Не в цифре дело, - сказал Коростелев.
- Все-таки интересно.
Они говорили тихо. Вокзал спал. Дышали люди, стонали, всхрапывали. "Баиньки... баиньки..." - сонно и нежно приговаривала невидимая женщина, укачивая ребенка. Вспыхивали в махорочном мраке две папироски, два крошечных красных огонька.
- Баиньки, - повторил человек с черными бровями. - Высыпайся, ребята, на привале. Скоро большая побудка.
- Восстанавливать придется много, - сказал Коростелев.
- Много.
Если бы Коростелев знал, что творилось в душе у его собеседника во время этого обрывочного ночного разговора, - наверно, наверно нашел бы Коростелев слова, чтобы р а з г о в о р и т ь собеседника, развлечь, деликатным способом выразить свое внимание и сочувствие. А Коростелев зевал и отвечал сквозь зевоту.
Откуда же ему было знать, что обоих сыновей потерял Горельченко в войну, - старший пал, защищая Сталинград, младший под Берлином. Уходили воевать втроем, отец и два сына, а возвращался Горельченко один. И переживал ли он вдохновенно-гордое чувство победы, радовался ли наступившему миру и человеческой радости, обдумывал ли, какие великие работы предстоят народу и какова его, Горельченко, доля участия в этих работах, - а все стоял перед глазами образ неутешной матери, верной его подруги. Как-то встретятся они, как друг на друга взглянут?.. У него, отца, горе иссекло лицо морщинами, выбелило виски, - а мать?..
Неоткуда Коростелеву было знать все это, невдомек было ему.
Он достал кисет и угостил собеседника табаком. Оба углубились в милые сердцу процедуры: надо было оторвать от газеты полоску нужной величины и сложить желобком; насыпать табаку и равномерно распределить вдоль желобочка; скрутить папироску; край бумажки смочить языком и заклеить; высечь огонь в зажигалке и, сделав затяжку, окутаться адским дымом, обжигающим гортань и глаза.
- Табачок у тебя серьезный, - сказал собеседник, перейдя на "ты". Для любителей сильных ощущений. Пьешь здорово?
- Не то чтобы здорово, но могу выпить.
Читать дальше