Алмазов встал и сделал несколько шагов по тесной кухне. Левая рука его была опущена в карман галифе, в правой дымила папироска... Медленно, как бы просыпаясь и вспоминая, оглядел он низкий беленый потолок, на котором между голубоватыми мазками мела проглядывала кое-где прошлогодняя копоть. Тося следила за мужем немигающим, завороженным взглядом.
- Починено как следует? - негромко спросил Алмазов. - Нигде не течет?
- По-хозяйски починили, ничего, - ответила Тося. - Олифу хорошую дали.
- Побелено неважно, - сказал Алмазов.
- Перебелю, - сказала Тося. - На скорую руку белила, все некогда, некогда, за баранкой днюешь и ночуешь.
- Что ж вы ее так?.. - сказал Алмазов, обращаясь к Коростелеву. - Она женщина, ей и дома когда-нибудь надо побыть.
- Вот идите к нам за второго шофера, - сказал Коростелев, - тогда сделайте одолжение: сутки отъездила, а на вторые сиди дома, никто не держит.
- При чем же тут я? - сказал Алмазов. - Это не моя специальность.
- А какая ваша специальность?
Алмазов не ответил, перешагнул через длинные ноги Коростелева, ушел в комнату за кухней. Ответила Тося:
- Столяр он. Столяр и плотник.
- Так в чем дело? Милости просим.
- Там видно будет. Пусть отдохнет. Больше года пролежал в госпиталях, шутка?
- А теперь как - в порядке?
- В порядке-то в порядке, да пусть еще погуляет.
- Бережешь его очень.
- А по-вашему, не беречь? - спросила Тося. - Да вы скидайте шинель, садитесь с нами покушать, сейчас пирог выну.
- Некогда мне с вами кушать, - сказал Коростелев, вставая. - И так засиделся. Ну, всего. Завтра чтоб была на работе, слышишь?
- Послезавтра.
- Завтра, завтра! - уже с порога сказал Коростелев начальственным голосом. - А то, имей в виду, нехорошо будет. Завтра с утра!
"Не выдержал, дал-таки ей поблажку, - думал он, быстро шагая по улице. - Начал как надо - "корми семью, и айда", а кончил - "приходи завтра". И что за характер дурацкий! Этак все из меня веревки вить будут... А ведь она и завтра не явится, хоть пари держать - не явится. Любит его... Если бы меня так полюбил кто-нибудь, я бы по гроб жизни был благодарен и дорожил..." На секунду ему стало грустно, что его никто не любит. Вот - и молодой, и наружность не хуже, чем у других, а не любит никто. Встречи эти фронтовые... Где та, с золотым до удивления хохолком, с которой он познакомился в Белостоке? Даже на письмо не ответила... Где черноглазая, которая говорила: "Ух, какой вы высокий, а муж еще выше!" - и все показывала карточки мужа... Ерунда это все, грусть одна, а не любовь.
Долго задерживаться на этих мыслях не приходилось: сейчас бюро райкома будет слушать его отчет.
Неделю назад Горельченко, секретарь райкома, приезжал в совхоз. Обошел все фермы, говорил с людьми. Коростелев и Бекишев, секретарь партбюро, ходили с ним и все ему рассказывали. Он слушал внимательно, глядя тяжелым, без улыбки, взглядом, потом сказал:
- Ну что ж, доложите на бюро.
И не сказал, что он думает о делах совхоза. Коростелев, который еще не разобрал, симпатичен ему Горельченко или не симпатичен, немного разочаровался: коллегиальность - коллегиальностью, но разве не может секретарь райкома в частном разговоре высказать свое личное мнение? Кажется, есть за что нас похвалить...
Приехал Горельченко в совхоз в семь утра и пробыл до обеда. Ему предложили пообедать (поварихи специально готовили, хотели угостить повкуснее), он сказал:
- Спасибо, я у чкаловцев пообедаю.
И уехал в колхоз имени Чкалова.
Теперь у Коростелева посасывало под ложечкой: что-то будет на бюро? Хоть бы похвалили, чтобы выйти после заседания с независимым лицом, как вышла прошлый раз заведующая районо, которой записали "признать работу удовлетворительной". Почему Горельченко с ним неласков? Неспроста он тогда отказался от обеда и поехал к чкаловцам. Все районные работники едут к чкаловцам, в совхоз редко кто заглянет. Даже Данилов, директор треста, был всего один раз: он считает, что "Ясный берег" в лучшем положении, чем другие совхозы треста. А по сути дела, тоже положение не из блестящих, где там!
Первое знакомство Коростелева с Горельченко произошло вскоре после демобилизации.
Осенью 1945 года Коростелев двигался с запада на восток в громадном потоке демобилизованных. Четыре года он прослужил в Красной Армии и с честью возвращался домой.
Не сразу оборвались связи с родной дивизией: на первых станциях встречалось много знакомых, завязывались свойские разговоры, в разговорах общие вставали воспоминания, упоминались имена общих командиров... Чем дальше от дивизии, тем меньше знакомых лиц. Далеко от дивизии - ни одного знакомого лица, и тебя никто не знает, а людей все больше и больше лавина людей, сила людей!
Читать дальше