Борис Пильняк - Заволочье

-

И эти ледяные сотни верст, ушедшие в океан убивать и умирать, остались позади. И опять были штормы. Приходили дни равноденствия, и невероятными красками горел север, то огненный, то лиловый, то золотой, - и тогда вода и волны горели невероятными, небывалыми красками, - но небо только на юге, только на юге было предательски-ночным. Секстан был ненужен, бессилен за тучами и туманами, и судно шло только лаком и компасом, - наугад, в туманах. - И был туманный день - такой туман, что с капитанского мостика не видны были мачты и бак, - клаузен всплывал уже дважды, - капитан скомандовал в лебедку пустить пар, боцман пошел, чтобы отдать якоря, - чтобы перестоять туман. И тогда вдруг колыхнулся и пополз туман, - и вдруг - так показалось, рядом, в полуверсте, можно было видеть простым глазом, - над туманом возникли очертания огромных, понурых гор, - туман пополз и в четверть часа впереди открылась - земля, горы, снег, льды, льды, глетчеры, - холодное, пустое, понурое, мертвое. Но опять на вершины гор пополз туман - не-то туман, не-то облака, - и повалил снег. До берега было миль семь. Снег перестал. "Свердруп" пошел вперед в эту страшную понурую серую щель между тучами и свинцовой зеленоватой водой. На баке вахтенный матрос мерил глубины лотом. Это была первая земля после Архангельска. Это была Земля Франца-Иосифа, - но что за остров этого архипелага, что за бухта, что за мыс, быть может, никем еще не обследованный, никем еще не виданный, такой, на котором не ступала еще человеческая нога, - об этом никто никогда на "Свердрупе" не узнал. Здесь пришли три первых человеческих смерти, - зоолога, того, что боялся смерти, второго - штурмана и третьего - матроса; - здесь "Свердруп" был меньше суток.

"Свердруп" бросил якоря в миле от берега. В бинокль было видно, что, если ад, да не православный, который, прости-господи, немного глуповат, а аскетически-строгий ад католиков сдан в заштат и не отапливается, то пол в аду должен был бы быть таким же, как камни здесь на берегу, такой же мучительный, потому что базальты стояли торчком, огромными сотами, на которых надо рвать ногти, - и камни были такой же окраски, как должны они были бы быть в аду, точно они только что перегорели и задымлены сажей, они стояли точно крепостные, по-старинному, стены. И в бинокль было видно, что было в Европе в начале Четвертичной эпохи, когда были только льды, туман, холоды, камни - и не было даже за облаками неба. Были видны облака на горах, горы черные - красновато-бурые, как железо, - зеленая вода, - и прямо к воде сползал глетчер. - Опять повалил снег, и прошел. Со "Свердрупа" спустили шлюпку, - штурман, матрос и с ними зоолог отправились на берег, на разведку. Шлюпку приняли волны, закачали, понесли, и скоро она стала маленькой точкой. И тогда опять поползли туманы, поползли справа, как шоры, медленно заволакивали все долинки, воду, вершины - этой желтой, студеной мутью, - и остров исчез, как возник, в тумане. Тогда "Свердруп" стал гудеть, первый раз после настоящей человеческой земли, чтобы указать оставшимся на берегу, где судно, - и минут на пять не угасало в горах и в тумане эхо. И тогда - через туман - повалил снег, и сразу налетел ветер, завыл, заметался, засвистел, - туман - не пополз, - побежал, заплясал, затыркался, - ветер дул с земли, снег повалил серыми хлопьями величиною в кулак, - и снег перестал, и туман исчез, - и остался только ветер, такой, что он срывал людей с палуб, что якорные цепи поползли по дну вместе с якорями, - что нельзя было смотреть, ибо слепились глаза, и ветер был виден, синеватый, мчащийся. "Свердруп" ревел, призывая людей с берега. И тогда увидели: от берега к "Свердрупу" шла шлюпка, ей надо было пройти наперерез ветру - ее поставили прямо против ветра, - и все трое на веслах гребли в нечеловеческих усилиях, изо всех сил. На "Свердрупе" знали: если не осилят, не переборят ветра, - если пронесет мимо "Свердрупа", - унесет в море, - гибель. И капитан заволновался первый раз за всю путину. Все были на палубе. Видели, как трое корчились на шлюпке, боролись с волнами и ветром, - видели, как шлюпка влезала на волны, падала в волны, - разбивалась волна и каждый раз предательски захлестывала за борт, зеленой мутью брызгов. Капитан кричал: - "Вельбот, на воду! Медведев с подвахтой - на воду! На троссе, на троссе, - готовь тросс!" - и в машинное: - "средний вперед!" - и на бак к лебедке: - "поднимай якоря!" - Ветер был виден, он был синь, он рвал воду и нес ее с собой по воздуху, и вода кипела. "Свердруп" пошел наперерез, навстречу шлюпке. - Со шлюпки доносились бессмысленные крики. И на шлюпке сделали непоправимую ошибку: зоолог бросил весла и стал картузом откачивать из шлюпки воду, - на "Свердрупе" видели, как подхватил ветер шлюпку, как понесли ее волны по ветру: штурман повернулся на шлюпке, хотел, должно быть, сказать, чтоб тот сел на весла, иль обессилил: шлюпка завертелась на волнах бессмысленно, бесцельно, потерявшая человеческую волю, - шлюпка была совсем недалеко от носа "Свердрупа", она стремительно неслась по ветру, - она прошла совсем под носом "Свердрупа", - и тогда стало ясно: люди погибли, их уносило море. И остальное произошло в несколько минут: "Свердруп" крейсировал, чтобы пойти вслед, - развернулся - и шлюпка была уже далеко, превратилась в точку, и в бинокль было видно, что в шлюпке остался один человек - и еще через минуту все исчезло. - И капитан же, тот, что волновался больше всех, скомандовал понуро и покойно - "полный!" - шлюпку унесло на ост, - капитан окриком спросил: - "на румбе?!" - "Есть на румбе!" - ответил вахтенный. "Зюйд-вест!" - крикнул капитан. - "Есть зюйд-вест на румбе!" - "Так держать!" - и "Свердруп" пошел в море, чтобы не погибнуть у земли самому