Николай Почивалин - Летят наши годы

- Гражданин начальник! Меня же на досрочное освобождение представили. А теперь отзовут?

- Отзовут, - хладнокровно подтверждает Костя. - В следующий раз подумаете. Идите.

- Слушаюсь. - Андриасов, ссутулившись, поворачивается.

Пока он идет до дверей, я с неприязнью смотрю в его покорную спину, мысленно одобряю Костю: правильно, с такими нужно быть предельно строгим!

Костя куда-то звонит. Кладет трубку, с удовольствием распрямляет плечи.

- Кажется, все, первый поток схлынул.

- И всегда у тебя так?

- Ну, что ты! Сегодня день неприемный. Иногда, как волчок, крутишься с утра до ночи.

- А давно ты здесь? Рассказал бы, что ли, о себе.

Ну-ка, давай выкладывай послужной список.

- Милое дело! - смеется, прямо на глазах молодея, Костя. - Ты что отдел кадров?.. Изволь, если нужно.

Кончил войну в чине капитана-пехотинца. После демобилизации закончил Саратовский юридический институт.

Здесь пять лет. Что еще? Взысканий по работе не имею, наград - также. Под судом и следствием не был. К сожалению, занимаюсь подобными делами сам. - Улыбка сбегает с Костиного лица, заканчивает он совершенно серьезно: - И мечтаю, чтоб скорее пришло время, когда моя профессия не понадобится. Пошел бы сады разводить...

- А что, Костя, велика преступность?

- Статистикой не занимаюсь. - Костя уклончиво пожимает плечами и с суровой прямотой заканчивает: - Без дела, как видишь, не сижу.

- Живуч, значит, уголовный мир?

- Что?! - Светлые Костины брови изумленно поднимаются, сталкиваются и расходятся от легкой усмешки.- Господи, до чего ж все-таки у иных людей голова всякой дребеденью забита! - Костя не дает мне вставить ни слова. Ты такое выражение слышал: преступность в нашей стране как социальное явление ликвидирована?

- Ну, слышал.

- Не нукай. Это не просто фраза, а правда. И очень большая притом. От нужды, от нищеты - от несправедливости социального строя, что толкала человека на преступление, мы давно ушли. Понимаешь ты, что это значит?.. У меня в колонии главным образом по бытовым делам. Порядочно молодежи, и почти все они оступились с помощью водки. Да, да - это большое зло. Когда пить не умеют. Напьются - скандалы, драки. Иногда - с применением ножа. А потом опомнятся - поздно. Какой же это, я тебя спрашиваю, уголовный мир? Для общества они не потеряны. Отработают свое - поумнеют, наперед закаются. Мы ведь тут не только работать заставляем - учим, воспитываем, даем людям профессии. Но отнимаем у них на обусловленный срок самое дорогое - свободу.

Костя закуривает, смотрит некоторое время, как плывет, рассеиваясь, голубой дымок, и признается:

- Попадаются, конечно, отдельные типы. Последние из могикан. Жулье, рецидивисты...

- Этот, как его - Андрпасов - рецидивист, конечно? - убежденно спрашиваю я.

- Кто? Андрпасов? - по тому, как Костя начинает скалить свои белые крупные зубы, я понимаю, что снова попал впросак. - Ну, силен! Психолог, инженер человеческих душ! - издевается Костя. - Толковый, порядочный мужик - вот кто такой Андриасов. Допустил по халатности аварию на электростанции, за это и попал к нам. Великолепно работает. Расконвоированный. И все, что он говорил, правда. Устраивает тебя?

Со всеми своими теоретическими обоснованиями и привлеченным на помощь Ламброзо чувствуя себя постыдно, но, обороняясь, немедленно нападаю на Костю.

- Какого ж ты тогда черта разговаривал с ним так?

Отказал в таком пустяке?

- Это уже другой вопрос. - Костя сбивает с сигареты пепел, поднимает на меня спокойные, очень спокойные глаза. - Поступить иначе я не мог. Заключенный допустил проступок и будет наказан за это. Ненадолго, но с представлением на освобождение повременим. Закон есть закон, я стою на его страже.

Костя произносит все это невозмутимо и холодно - таким тоном, который исключает возможность спора, это уже что-то от служебного педантизма; губы его отвердевают, и я только сейчас вижу, как действительно немолодо он выглядит. Нет, думаю я, мы меньше изменились.

У Юрия Васина молодая душа, Шура потеряла мужа, но осталась все такой же сердечной, про Вовку Серегина я говорить нечего, я, кажется, и сейчас готов на любую глупость - только помани! А тут - нет. Тут каждое слово взвешено, тут все сухо и точно, как в аптеке. Мелькает вдруг мысль: может, не писать обо всем этом, обойтись в будущей книге без главы о Косте?.. Нет, все равно буду - из песни, говорят, слова не выкинешь.

- Так-то, брат, - не то оправдываясь, не то, наоборот, утверждая свою правоту, говорит Костя. Он поднимается из-за стола, шагает по кабинету.