Иван Подсвиров - Чинара

- С травником?!

Федор как бы и не заметил его изумления, продолжал обычным тоном, словно речь велась о предмете, мало его занимающем:

- Любовь у них - водой не потушишь. В хуторе только и говорят об Арине да Косте.

- Ладно, я пойду, - помрачнев, вскинулся Игнат. - Потом доскажешь.

Федор попридержал его за плечо:

- Надолго к нам?.. Я тут растрепался как баба, все тебе сразу выложил. А ты - как в рот воды набрал...

Скажи, ты хоть женился?

Насупил Игнат брови, глянул во двор, где билось, рвалось на покрепчавшем ветру влажное белье. Зябко поежился, втянул в плечи смуглую шею с угольными крапинками на ней. Бурые подмосковные угли наложили и на его мало податливую внешность суровый свой отпечаток.

- Некогда было, - выдавил Игнат.

- Нехорошо, - сказал Федор. - Пора и остепениться.

- А ну его! - Игнат махнул рукой. - Женитьба не напасть, лишь бы женатому не пропасть... Девки, брат, ничего с тебя не требуют: ни верности, ни денег.

- Девки девками, а жена-то родней. - Федор проникался искренним состраданием к неудавшейся жизни Игната. - Как ты живешь один?

- Живу, - процедил сквозь зубы Игнат. - У меня, брат, тоже кое-что припасено. На черный день.

- Да все это не то...

Игнат поморщился, недовольно крутнул головой и, подняв с пола сумку, молча двинулся к выходу. Во дворе Федор опять спросил:

- К нам-то надолго?

- Посмотрю. С шахты я рассчитался. Вольный теперь казак.

- Что, тяжелая работа?

- Мне нравится, привык, - сказал Игнат. - Но обида взяла: сколько можно по общежитиям скитаться. Не шутка... Ладно, побуду дома, обнюхаюсь. Может, дом построю, как у тебя... В колхоз примете?

- Спроси у председателя.

- Что ж... - неопределенно промолвил Игнат.

Взгляд его остановился на "Запорожце". Нравилась ему легковая машина последнего выпуска: шасси высоко над землей, внутри светло и просторно, как у "Москвича". Даже радиоприемник вмонтирован. Пожалуйста:

мчись по асфальту, слушай музыку либо последние известия. "Куплю и себе, - пронеслось в голове Игната. - На "Запорожец" хватит. А Федор не догадывается, пень..."

Игнат повернул в калитке железное кольцо, скоба ржаво скрипнула и скользнула вверх. Игнат вышел на улицу, не спеша закрыл за собою калитку. Спохватившись, напомнил:

- Вечером загляни!

После его ухода на сердце у Федора стало как-то холодно и пусто, и он не мог понять, отчего это. Белье моталось и хлопало у лица, мельтешило перед глазами. Он съежился и медленно поднялся на веранду, почему-то в уме сосчитав ступеньки. Их было шесть. Стал на верхнюю, огляделся вокруг. Ветер пах бельем и снегом. Но воздух по-прежнему был чист, ни одной снежинки. Хотя Федор ощущал близкую возможность того, как они вечером усядутся вдвоем с Игнатом за стол, щедро уставленный едою и питьем, и начнут вслух вспоминать минувшее, все равно особой радости он не испытывал. Не было ее, и все.

Дня три Игнат почти не показывался на людях: то с Федором балагурили в хате, то бесконечно перетасовывали в памяти одни и те же события, как в пестрой колоде карты, уносясь мыслями в далекие дни. Потом за Федором примчался с фермы его сердитый напарник и увел с собой. Пить же одному не хотелось. Веселье схлынуло, откатилось, словно случайно набежавшая волна. Скука одолевала его. Ничто на хуторе вроде и не представляло интереса для Игната. "А я и точно чужак, - стал он терзаться невеселою думой. - Отвык ото всех, к земле не тянет". И он всерьез страшился, почувствует ли прежнюю тягу к родным местам. Не случится этого - волей-неволей придется возвращаться обратно. Но куда? На шахту дорогу он себе заказал: "Не буду в забое горб гнуть"; какой-нибудь другой работы и в мыслях пока не мерещилось. "Нет уж, скука скукой, да лишь бы мозги варили.

Тут я человек свой, приноровлюсь. Вон груша и та на яблоне приживается. А я что, не сумею? Соки у меня из этой земли, как и у Федора... Дом отгрохаю, машину куплю. Еще поглядим, кто тут шире развернется".

С этими мыслями Игнат и в лесу бродил, вскинув за плечо вороненый отцовский дробовик. Охотиться всерьез не охотился - так, шлялся по овражкам и балкам, спасаясь от острого приступа одиночества. Но если что попадалось на глаза - сорока ли, дятел либо кобчик, - бил с лета, почти не целясь, и подрезал. Рука была хоть тяжелая, но твердая, глаз точный.

Однажды бесцельно кружил Игнат за яром. Вечер был серый, пасмурный. Вода в Уле рябила тускло. Сырой и промозглый туман лениво шевелился в кустах. Игнат выбрался из ольшаника на поляну, передохнул.

Вдруг до слуха донеслось легкое шуршание. По усохшему дну ручья, заваленному опавшими листьями, принюхиваясь к земле, под ветер на Игната бежала собака в золотистых подпалах на голове. "Костин Лотос!" - вспомнил Игнат рассказы Федора и вскинул дробовик.