Евгений Баранов - Легенды о графе Брюсе

А было тогда Брюсу восемьдесят лет, и хотел он, чтобы стало сорок. И приказал он лакею, чтобы тот перерезал ему горло бритвой, изрубил на куски и чтобы эти куски перемыл и сложил по порядку, после того смазал бы мазью и уже после полил бы бальзаном. А лакей сделать-то сделал, да не все: бальзаном не полил, а взял, да разлил его по полу. И чего ради пошел он такое дело – и поднесь никто на знает. Зло ли какое было ему от Брюса или подкупил его кто – никому не сказал об этой причине. На что уж ученые профессора по книгам, по бумагам смотрели – ни до чего не докопались.

– Тут, говорят, лакеева тайна.

Разумеется, причина была, потому что как же так без причины убить человека? Что-то такое было…

Ну, хорошо… Вот он не полил бальзаном и не знает, куда спровадить мертвого Брюса. А тут как раз в эту пору приходят в башню Брюсовы знакомцы. Смотрят – лежит мертвый Брюс. Они и удивляются:

– Что же это такое? – говорят. – Ничего не слышно было, чтобы Брюс болел, а уже лежит мертвецом. – И спрашивают они лакея:

– Когда же это Брюс помер? А он говорит:

– Вчера поутру.

Они опять спрашивают:

– Почему же ты, подлая твоя харя, молчишь? Почему ты, анафемская сила, никому об этом не сказал? А он и не знает, что на это сказать.

– Да я, говорит, маленько перепугался.

Ну, они были не дураки – сразу увидели, что тут дело не чисто. Кинулись к нему, давай его бить:

– Признавайся, говорят, как дело было?

А он говорит:

– У него разрыв сердца произошел.

Ну, только они не верят:

– Брешешь, чортов мазурик! – И давай его головой об стенку стукать.

Он было крепился, да видит – мочи нет, и сознался:

– Мой, говорит, грех. Вот так и так произошло, – все рассказал.

Они спрашивают:

– А за что ты руку на Брюса наложил?

А он говорит:

– Хоть убейте, не скажу.

Они давай ему под бока ширять кулаками, давай по затылку бить. Только он не сознается. Вот они видят – человек уперся на своем, заковали его в кандалы, повезли к царю. Привезли, и рассказали об этом деле. А Петр так рассудил:

– Действительно, говорит, Брюс очень ученый был, это правда. Ну, говорит, и то правда, что ехидина из ехидин был. Он, говорит, очень зазнался и царской короны не признавал.

Это Петр за насмешку так говорил и за то, что Брюс не дал своего согласия на отвод глаз в военном деле. Не мог забыть он своей злобы.

– Правда, говорит, такая Брюсова судьба, чтобы от руки лакея смерть ему была, только все же, говорит, лакея никак прощать нельзя, а то, говорит, и другие лакеи станут убивать своих господ. И потому, говорит, надо сжечь лакея живьем, чтобы другим лакеям пример был.

И сейчас подхватили лакеишку под мышки, поволокли на площадь. И как притащили, стали жечь: костер огромаднейший разложили и стали поджаривать. А тогда простота-матушка была: ни этой Сибири, ни каторжной работы не знали, а рубили головы да живьем жгли. Этой волокиты и в помине не было. Вот и с лакеем долго не стали хомутаться: сожгли, и дело с концом.

А Брюса Петр велел похоронить:

– Оттащите, говорит, этого пса на кладбище, закопайте!

Вот как он благословил Брюса! Видно, солоно пришлось ему от Брюсовой насмешки!

Ну, похоронили Брюса, а Сухареву башню Петр приказал запечатать. После-то ее и распечатывали не раз, Брюсовы книги искали, да не нашли. И как найдешь, ежели они в стене замурованы? Станешь стену ломать – башня завалится, – вот и не трогают ее, пусть, мол, стоит.

Раньше Брюс жил в Петрограде, да царь Петр выслал его в Москву за одну его провинность: на царском балу, во дворце, он устроил насмешку. А эта насмешка такая. Приехал на этот бал Брюс, а уж был хватемши, да мало-мало до настоящей припорции недоставало. Вот он подошел к буфету, взял бутылку вишневки и давай прямо из горлышка сосать. Сейчас лакузы [ т. е. лакеи ], разная эта шушера-мушера побежали царю жаловаться.

– Брюс, говорят, пьяный напился и безобразничает: прямо изо всей бутылки наливку вишневую пьет, а тут дамский пол, генералы…

Вот царь подходит к Брюсу и говорит:

– Ты что же хамничаешь? Нешто рюмок нет, что ты из бутылки прямо тянешь?

Ты вот, говорит, вместо того, чтобы охальничать, устроил бы какую-нибудь потеху, а гости посмеялилсь бы…

– Ну ладно, – говорит Брюс, – устрою тебе потеху. И устроил. Понятно, с пьяных глаз…

Эта публика, разные там графы да князья, генералы, женский пол, эти барыни под музыку плясали-танцевали… Все одеты хорошо, все шелка да бархат, одним словом, шико… Вот Брюс махни рукой. И тут видят эти самые господа, которые по паркету кренделя выделывали, что на полу отчего-то стало мокро… По первому-то разу подумали, что беспременно грех с кем-нибудь случился… И-и пошло у них тут «хи-хи» да «ха-ха»… Но только видят – идет вода из дверей, из окон, падает с потолка… И завизжали, загорланили…