Евгений Антипов - Глыба. (О графе Толстом)

Как просто и ясно сказано: «Поступая в монахи, он показывал, что презирает все то, что казалось столь важным другим и ему самому в то время, как он служил, и становился на новую высоту, с которой он мог сверху вниз смотреть на тех людей, которым он прежде завидовал».

Как эмоционально сказано и чувственно: «Я не знаю, что со мной. Ох! Ох! — Она расстегнула платье, открыла грудь и закинула обнаженные по локоть руки. — Ох! Ох!»

Но вот не слишком ли высокопарно: «устремив глаза на кончик носа».

И уж не слишком ли взволнованно: «Он вскочил и бледный, как смерть, с трясущимися скулами, стоял перед нею».

«Нас, женщин, не обманешь, — подумала она». Действительно она подумала о себе во множественном числе?

«Она понимала, что он стал монахом, чтобы стать выше тех, которые хотели показать ему, что они стоят выше его»… Э, простите?

И фраза «я покраснела» не лишена, конечно, психологической достоверности, но при условии, что этот нервный персонаж и в трудную минуту не расстается с зеркальцем.

А вот пример слегка парадоксальной, чисто художественной логики: «Пробежал начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное».

«“Туда!” — говорила она себе, глядя в тень вагона…» Куда — говорила она себе и зачем говорила?

«Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон». Что, где поравнявшийся и куда она хотела упасть, граждане?

И уж не типичный ли это Хармс: «Две горничные, ходившие по платформе, загнули назад головы…»

…Если предвзято относиться к многотонному наследию этого Великого Писателя, то список его перлов можно довести до египетских размеров, но вызывает задумчивость не количество перлов, не их бесспорное качество (ибо за это от Церкви не отлучают) и даже не жизненные формулы весьма-а-а сомнительные. Можно цитировать и цитировать глубочайшую мысль о двух истинных несчастиях: болезни и угрызении совести. Но если выдержать полезную паузу, цитировать будет нечего: основательная болезнь — основательный повод подумать о правилах бытия, а совесть — единственный признак духовности.

Интрига — сам факт отлучения от Церкви, ведь таких случаев в истории Русской православной церкви было немного. А именно — восемь.

У хрупкого таланта всегда крепкий скелет компенсаторных компонентов. Вагнер, Чайковский, Скрябин не обладали абсолютным музыкальным слухом, отсутствие совершенного чувства слова или блестящего ума не исключает писательского дара. Даже у нашего графа.

А графским своим титулом фамилия эта, священная для сердца каждого, обязана крупнейшему стукачу петровских времен, умевшему очень вовремя предавать своих союзников. Доносов было написано немало. Именно писательский дар да фискальные усердия были поощрены аристократическим титулом и постом начальника Тайной канцелярии (читай: гестапо). С тех пор писательство стало родовым проклятьем: десяток разновеликих писателей в отечественной литературе носил эту неуклюжую фамилию. Для служителей психиатрии эта фамилия имеет свое очарование: в каждой семье, как переходящий вымпел, пренепременно был душевнобольной.

Кроме большого числа вялых идиотов было и трое министров — министр внутренних дел, министр связи, министр сельского хозяйства, один генерал от инфантерии (второй чин в Табели о рангах), один тайный советник (третий чин в Табели), было трое вице- вице-губернатор, вице-президент Академии художеств и вице-президент Императорского археологического общества, было два полковника (шестой чин в Табели о рангах), приравненный к министру один обер-прокурор Синода и два депутата Верховного Совета РФ.

Так что бунтарский дух не был обязательной чертой фамилии. Но если уж случалось, то — со всеми оттенками.

Как-то накануне кругосветки на борт «Надежды» попал один бесшабашный (безбашенный) человек, чья должность в списке значилась как «молодая благовоспитанная особа». Нет-нет, ничего предосудительного, поскольку человек на корабль попал вследствие некоторого подлога. Терпеливый и добродушный адмирал Иван Крузенштерн, обычно не терявший самообладания ни перед лицами акул, ни перед лицами айсбергов, однажды самообладание все же потерял и высадил на одном из Алеутских островов этого человека, графа ФИ, поскольку тот постоянно делал удивительные гадости и просто так, от вздорности и скуки, перессорил всех офицеров и матросов.