Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

Зимняя дорога из Холмогор на Петербург проходила через густые леса и выжженные подсеки Карголольской округи, сворачивала мимо Белого озера на Вытегру, Ладогу и дальше прямиком вела в столицу. При хорошей погоде, без оттепелей и метелей, поездка от Холмогор до Петербурга занимала целых три недели. По пятьдесят верст в день вышагивал Федот за возами. Там, где дорога спускалась под гору, добродушный возница позволял ему вскакивать на запятки и ехать стоя. Но был и такой уговор: воз в гору — Федот и возница вместе должны помочь лошади. Тогда, встав по сторонам и ухватившись за оглобли, они оба, присвистывая и покрикивая на лошадь, помогали ей подняться на угорье.

Обоз в пятьдесят подвод тянулся по дороге неразрывной цепью. Останавливались возчики на ночлег в редких попутных деревнях. На постоялых дворах покупали сено, овес и подкармливали лошадей. Сами же мочили в студеной воде соленую треску и ели ее с подорожными сухарями. Спать ложились — одни на полати, другие вповалку на разбросанной на полу соломе. С морозу и после долгой дороги Федот спал на ночлегах столь крепким сном, что его не только можно было догола раздеть, но самого вынести из избы, а он и не шелохнулся бы. Кражи и грабежи в дороге случались редко. Если раз в году где-либо по пути и обнаружится пришлый со стороны, охочий до чужого добра бродяга, то о нем от Петербурга до Холмогор быстро проносилась дурная слава и описание всех его примет, и вор попадал на расправу и клеймение.

После длинных лесных волоков показался древний торговый город Каргополь. Дома крепкие, деревянные, а церкви сплошь каменные. И столько их, что Федот издалека начал считать и сбился. С покатого берега дорога спустилась на крепкий, занесенный снегом лед озера Лаче. Посреди озера передние подводы остановились. Холмогорские мужики столпились гурьбой. Глядя на город, усеянный церквами, они набожно сняли лохматые шапки и теплые рукавицы, истово помолились:

— Пошли, господи, и дальше счастливый путь!

— Пронеси еще, господи, через Вытегру и Лодейное Поле, а там уж как-нибудь доберемся…

Один из стариков куростровских показал рукой на юг, три раза перекрестился и сказал, тяжело вздыхая:

— В этом озере, в той стороне, Ивашку Болотникова, царство ему небесное, каргопольские стрельцы утопили. От своего деда я слыхал…

Многие, в том числе и Федот Шубной, не знали, кто такой Ивашка Болотников, однако, доверяя старому, бывалому человеку, последовали его примеру, торопливо перекрестились.

— Кто этот Ивашка был? — полюбопытствовал Федот у возницы.

— Разбойник тут один, душегуб.

— Сам-то ты душегуб проклятый! — сердито прикрикнул на него старик и начал нещадно отчитывать: — Чьи ты сказки слушал? Чью ты небылицу Федоту баешь?.. Ивашка Болотников был вольная птица, за народ стоял против богатых. Сам царек Шуйский перед ним трепетал. Про это знать надлежит! Вон в Сийском монастыре монахи про Болотникова книги пишут. Небось про нас с тобой не напишут. А потом он попал в плен к Шуйскому. Ну, тут связали, да сюда, в Каргополь, стрелецкий конвой его и доставил, а потом Ивашке глаза вынули да ослепленного в прорубь под лед сунули. Тут ему и канун да ладан, без покаяния. А попы в соборах еще и проклятье учиняли, а за что человек претерпел, за что пострадал и жизнь отдал? Ох, грехи наши незамолимые. А человек-то был истинный, не боязной за других постоять…

— Опасный, стало быть?

— Кому опасный, а кому и друг прекрасный!

Поговорили мужики, пешней пробили во льду проруби, напоили коней — и дальше в путь.

В пути Федот узнал от встречных, что где-то есть страна Пруссия, куда вступили русские войска и бьют армию короля Фридриха. Следом за этими разговорами дошли слухи о повсеместном наборе рекрутов. Услышав о наборе, Федот призадумался. Годы подходили как раз такие, что скоро могли дать ему в руки кремневое ружье, за спину ранец с полной выкладкой и послать воевать.

Возница приметил раздумье, омрачившее лицо Федота, и, снимая с усов ледяные сосульки, спросил шутливо:

— Что же ты, Федотушка, не весел, что головушку повесил? Не по деревне ли заскучал?

Федот, тряхнув поникшей головой, ответил:

— Думаю о своем житье-бытье. Хорошим резчиком в Питере хотел прослыть, знатным персонам заказы вырезать, а тут, на-ко, война…

— Н-да-а, — протянул случайный попутчик, — солдатская служба хороша, только охотников на нее мало. Долга служба царская — ни конца ей ни краю. А у тебя золотые руки, потому об этой службе тебе и помышлять обидно.