Юзеф Принцев: Гори, гори, моя звезда

- Анархиствующих элементов будем пресекать! - без запинки произнес Аркадий услышанную где-то на митинге фразу.

Великанов поперхнулся и восхищенно покрутил головой, а Николай Николаевич принялся слишком уж старательно вытирать нос, прикрывая лицо платком.

- Как излагает! - зашептал Федьке Башмакову первейший его дружок, толстый, с полипами в носу Володька Сидоренко. - Нахватался, собака!

Башмаков недовольно засопел, но промолчал.

- Членов комитета прошу остаться, - закончил Аркадий и спрыгнул вниз, подмигнул Семке Ольшевскому и вразвалку направился к Федьке Башмакову.

- Башмаков! - приказал он. - Большой лист бумаги, кисти, краску. Живо!..

- Я тебе не мальчик в лавке! - огрызнулся Федька.

- Попрошу ваши лабазные сравнения оставить при себе, гражданин Башмаков! - негромко, но с нажимом сказал Аркадий. - Кто председатель комитета?

- Ты... - признался Башмаков.

- Вот и давай! - распорядился Аркадий, взглянул на растерянное лицо Башмакова и, будто невзначай, сунул руку в карман куртки. Знал бы Федька про маузер, еще не такое бы лицо сделал!..

Из реального Аркадий вышел уже в сумерки. Пятнами белел снег на черной подтаявшей мостовой, блестели мокрые ветки деревьев, за высокими заборами лениво лаяли собаки.

В соборной церкви шла вечерняя служба. В раскрытые настежь двери Аркадий увидел множество маленьких желтых огоньков. Это горели свечки в руках у прихожан. Впереди стояли монахи и монашенки в черном, позади них понаехавшие из ближайших деревень бабы в платках и полушубках. Они шептались о какой-то огненной комете, о новоявленном святом, который предсказал конец света на той неделе, в пятницу.

Аркадий хотел было пройти мимо, но услышал странное зловещее пение церковного хора, прерываемое густым басом. Он подошел к двери, поднялся на носки, вытягивая шею и стараясь разглядеть, что происходит в церковном полумраке.

У аналоя в расшитом серебром облачении стоял сам епископ Варава и провозглашал анафему большевикам и всем иным нечестивцам, посягнувшим на трон и самую личность помазанника божьего, царя всея Руси, Николая.

"Воронье проклятое!" - сжал кулаки Аркадий.

Кровь прилила к голове, и, как это с ним случалось не раз, не раздумывая о том, что делает, а повинуясь лишь нахлынувшему на него чувству ненависти, он выхватил из кармана маузер и выстрелил поверх голов в потолок храма, украшенный лепными изображениями святых. Пение оборвалось, заголосили бабы, заметались огоньки свечей, но Аркадий уже прыгал через чугунную ограду церковного скверика, убегая в темный и глухой переулок.

* * *

Николай Николаевич Соколов не слышал выстрела. Он сидел в учительской и писал что-то, склонив голову набок и щурясь от папиросного дыма.

Если бы Аркадий мог заглянуть через его плечо и прочесть написанное, то удивился бы безмерно.

На плотную четвертушку бумаги четким ровным почерком ложились слова:

"Товарищи рабочие, крестьяне, солдаты! На выборах в Учредительное собрание голосуйте за партию рабочих, за партию городской и деревенской бедноты - за список No 7..."

Николай Николаевич был членом РСДРП, большевиком, но в городе об этом знали лишь немногие.

Когда листовка была окончена, Николай Николаевич аккуратно сложил листочки, сунул их в карман форменного сюртука, погасил настольную лампу и вышел из учительской. Внизу, в вестибюле, он остановился перед свежим объявлением. Прочел и рассмеялся. На большом листе бумаги огромными буквами было написано:

"Отменить уроки закона божьего и целование волосатой руки батюшки. Принято единогласно. Председатель ученического комитета Арзамасского реального училища Аркадий Голиков".

ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!

По городу разъезжали казаки.

Впервые Аркадий увидел их в кинематографе. Тогда над входом висела огромная афиша: "Подвиг Козьмы Крючкова", и реалисты, несмотря на запрещение посещать сеансы в будние дни, ухитрялись по нескольку раз посмотреть эту короткую ленту. На маленьком экране смешно перебирали ногами лошади, всадники казались игрушечными, как оловянные солдатики в коробке, и никакого особенного подвига они не совершали, просто скакали на лошадях и размахивали пиками. Теперь же казаки гарцевали по притихшим улицам, низко выпустив чубы из-под лакированных козырьков, глядя прямо перед собой пустыми равнодушными глазами. Ножны их шашек били по гладким лошадиным бокам, за плечами торчали дула карабинов, они небрежно сидели в седлах, помахивали короткими нагайками, и когда лошади их, роняя пену, цокали копытами по булыжной мостовой, хотелось вжаться в стену и стать незаметным.