Николай Каронин-Петропавловский - Братья

Но вдругъ онъ, почувствовавъ всю горечь обвиненія, воскликнулъ:

— Ахъ, ты Господи Боже мой! едакая притча!

И замолчалъ.

— Вотъ вы и слушайте его! — продолжалъ Николай Иванычъ, обращаясь уже къ статистику. — Никогда вы не добьетесь отъ него лучшаго ответа… не можетъ… Я съ нимъ много говорилъ, да и со многими изъ нихъ говорилъ… никто не можетъ! Они даже удивляются при этомъ вопросе какъ будто міроеды живутъ где то на островахъ Фиджи, а не въ Березовк?… Откуда кулаки? — на это, конечно, много ответовъ, въ числе которыхъ я выскажу и свой взглядъ. Я сказалъ: въ каждомъ мужик? сидитъ кулакъ. Но пусть это неверно, бросаю на время свое мненіе. Что же изъ этого? Вы скажете, что кулаки — посторонняя сила, наплывшая въ деревню извне? Но я могу по пальцамъ перечесть всехъ здешнихъ міроедовъ и разсказать ихъ родословную, изъ которой вы увидите, что все они происхожденія домашняго. Заметьте, что въ эту глушь ни одна каналья не пойдетъ, не зная местныхъ обычаевъ и условій, потому что безъ этихъ условій его подлости не принесутъ ни малейшей выгоды. Это ясно, какъ день: мужикоедъ долженъ родиться въ той же местности, где ему предстоитъ совершить свой провиденціальный трудъ поеданія темнаго народа. Но даже и это слабо выражено. Міроеды и кулаки прямо-таки родятся на месте такъ что постороннимъ кулакамъ и пріезжать не зачемъ: своихъ довольно. Вы хотя вотъ у него спросите (судья указалъ на Ивана), какими березовцы пришли сюда, какими стали теперь. Я разскажу. Пришли они изъ внутренней губерніи и поселились въ нашей степи при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ и на месте лучше котораго они и найти не могли. Кругомъ безбрежныя степи, неистощимый черноземъ; отрезали имъ земли столько, что ее просто девать было некуда; кроме того, подъ бокомъ у нихъ были башкирскія степи и казенныя земли. Башкиры обыкновенно соглашались отдавать неизмеримыя пространства за щепоть спитаго чая, или за полпирога. По реке Зыби росли густыя чащи дубняку, осины, березы — дрова. Рожью они кормили свиней, въ просе тонули мужики и умирали… Вы спросите только, что было тутъ! Нынче же этого ничего нетъ. Лесъ весь вырубленъ, и топятъ навозомъ. Землю всю выпотрошили и теперь хнычутъ на малоземелье, собираясь идти дальше отыскивать кисельные берега. Башкирскія земли прозевали. Но это къ слову… Я говорю это только затемъ, чтобы показать всю невозможность кабалы. Зачемъ кабала? Зачемъ они запакостили землю? Зачемъ имъ понадобились кулаки, на которыхъ теперь у нихъ большое плодородіе, чемъ на хлебъ насущный?

— Миколай Иванычъ, а, Миколай Иванычъ! Ей-ей, неверно! — вставилъ Иванъ. Потомъ онъ накрылъ чашку, положилъ на нее огрызокъ сахара и благодарилъ за угощеніе хозяина.

Последній остановился, самъ отпилъ глотокъ чаю, налилъ молча новую чашку Ивану и приказалъ:

— Пей!

После чего продолжалъ:

— Забылъ еще объ одномъ: когда они появились на нынешнія места, они были одинаково слабы, немощны и голы… Вотъ онъ вамъ скажетъ, въ какихъ землянкахъ они прожили два года; иные прямо обитали въ ямахъ, образовавшихся естественно. Дикій народъ былъ, милостивый государь! Понимаете, зачемъ я это припомнилъ? Равенство нищеты — вотъ, къ удивленію, необходимое условіе, безъ котораго они не могутъ жить дружно. Дай имъ только оправиться немножко, они уже начинаютъ есть другъ друга. Такъ это и происходило на самомъ деле. Пока они были голы, они работали дружно, безъ зависти, не заглядывая другъ другу въ карманы и не делились на міроедовъ и просто мужиковъ, а какъ только оправились, поползло все врозь… Я могу уступить только въ одномъ: отказавшись отъ мненія, что каждый мужикъ есть будущій кулакъ, я никогда не откажусь делить ихъ на міроедовъ и ротозеевъ. Судите сами. Мало того, что они вырубили леса, вытоптали луга, занавозили речку, где теперь, какъ вы сами видели, плаваетъ зелень, отъ которой болятъ десна и глаза, мало того, что они прозевали башкирскіе участки, захваченные ныне мещанами, второй гильдіи купцами, отставными чиновниками и прочими проходимцами, самыя общинныя-то права свои они проротозеили. Вы знаете сами, что значатъ міроеды на ихъ сходахъ!

— За угощеніе, Миколай Иванычъ! — перебилъ добродушно Иванъ, въ пятнадцатый разъ изъявляя намереніе кончить чаепитіе.

Николай Иванычъ какъ будто не слыхалъ и налилъ новаго чаю.

— Пей, — сказалъ онъ и продолжалъ: — Въ настоящее время у нихъ много богатеевъ, большая часть которыхъ претендуетъ на шеи березовцевъ, и кулаковъ, которые обзываютъ своихъ же односельчанъ «чернядью». Сходомъ управляютъ именно эти высокопоставленные люди, а «чернядь», только приспособляетъ свою шею для сдачи въ аренду… Это именно последняя степень ротозейства. Все у нихъ ускользаетъ изъ рукъ, даже право распоряжаться собой. Вотъ именно это-то слюняйство и играетъ решающую роль въ появленіи и развитіи среди нихъ разнаго вида кулаковъ, и здесь оказывается, — я давно живу въ этихъ палестинахъ и могу похвастаться знаніемъ местныхъ мужиковъ, — оказывается ясно до очевидности, что березовцы, какъ самые коренные слюняи, никогда не мешаютъ зарожденію кулака, даже не замечаютъ его, какъ кулака. Онъ просто для нихъ «богатей». Они ему верятъ, какъ своему брату, и уважаютъ его, какъ умнаго человека. Да онъ и на самомъ деле ихъ братъ, «плоть отъ плоти», иначе бы отъ него сторонились, пугались. А они уважаютъ его. Я уверенъ, что ихъ идеалъ именно этотъ «богатей», который въ своемъ семействе извергъ, а на міру — нахалъ и прохвостъ, который вертитъ міромъ безъ стыда. Только собственное слюняйство мешаетъ каждому изъ нихъ осуществить такой милый идеалъ… Впрочемъ, я отвлекся отъ предмета. Я сказалъ, что они не замечаютъ кулака. Именно. Хватаются же за бока они только тогда, какъ «богатей» заедетъ въ область кровныхъ правъ и выкинетъ какую-нибудь отчаянную гадости а до той поры имъ и въ голову не приходитъ сократить человека, вреднаго для целаго общества.