Николай Каронин-Петропавловский - Деревенские нервы

Воздухъ, небо и земля остались въ деревнѣ тѣ же, какими были сотни лѣтъ назадъ. И также росла по улицѣ трава, по огородамъ полынь, по полямъ хлѣба, какіе только производила деревня, проливая потъ на землю. И та же рѣчка, зеленая лѣтомъ, омывала навозные берега, теряясь вдали, посреди стариннаго барскаго лѣса, изъ-за котораго виднѣлись небольшія горы. Время не измѣнило ничего въ природѣ, окружающей съ испоконъ вѣковъ деревню. И жизнь послѣдней, кажется, идетъ своимъ предопредѣленнымъ тысячу лѣтъ назадъ чередомъ; какъ тогда отъ деревни требовался хлѣбъ и трава, которые она производила, такъ и теперь она добываетъ хлѣбъ и траву, для чего предварительно копитъ потъ, навозъ и здоровье. Все по старому. Только люди, видимо, не тѣ уже; измѣнились ихъ отношенія другъ къ другу и къ окружающимъ — воздуху, солнцу, землѣ. Не проходило мѣсяца, чтобы жители не были взволнованы какою-нибудь перемѣной или какимъ-нибудь событіемъ, совершенно идущимъ въ разрѣзъ со всѣмъ тѣмъ, что помнили древнѣйшіе въ деревнѣ старики. «Не бывало этого!…» «Старики не помнятъ!…» — говорили чуть не каждомѣсячно про такое происшествіе. Да и нельзя помнить того, чего на самомъ дѣлѣ не было. Не видала, напримѣръ, деревня такого случая: пріѣхалъ изъ ученія, прямо изъ Москвы, сынъ батюшки-священника, чтобы погостить лѣто на родинѣ, взялъ, да и застрѣлился по неизвѣстной причинѣ. Или вотъ такой случай: жилъ одинъ крестьянинъ, Гаврило Налимовъ, скромно и честно, никому не мѣшалъ, но вдругъ ни съ того, ни съ сего взялъ, да и озлился на всю деревню, запылалъ къ ней ненавистью и закуралесилъ, безъ всякой причины…

Совершившаяся съ Гаврилой перемѣна произошла не вдругъ, хотя всѣ послѣдовательныя степени ея остались до послѣдняго момента совершенно необъяснимыми для сосѣдей. Не только никто не зналъ, когда и отчего онъ вздумалъ безобразничать, но не знали и того, въ чемъ именно состоитъ его бѣда. Сосѣди ограничивались тѣмъ, что каждую степень его ошалѣлости отмѣчали съ величайшею аккуратностью и необыкновенно вѣрно. Сперва Гаврило обратилъ на себя вниманіе явною задумчивостью.

— Что-то будто Гаврило задумался, — сейчасъ замѣтили сосѣди, замѣтили потому, что въ деревнѣ задуматься по нынѣшнимъ временамъ не безопасно; задуматься въ деревнѣ — значитъ предчувствовать бѣду.

— Чувствуетъ, что ни на есть, — тонко догадывались другіе сосѣди.

Далѣе сосѣди констатировали, что Гаврило сталъ лаять на всякаго безъ разбору.

— Почему бы это?

— Песъ его разберетъ, такъ надо сказать: осатанѣлъ. Ему доброе слово, а онъ лается.

Въ деревнѣ скоро всѣ, отъ мала до велика, убѣдились, что съ Гаврилой нѣтъ никакой возможности разговаривать: брехаетъ, какъ чистый песъ.

Послѣ этого вскорѣ передавали, что Гаврило, встрѣтивъ священника, облаялъ его на чемъ свѣтъ стоитъ.

Фактъ, дѣйствительно, передавался вѣрно, и священникъ пожаловался волостному начальству.

Не успѣло это дѣло забыться, какъ сосѣди, ближайшіе и отдаленные, подмѣтили въ Гаврилѣ новую перемѣну.

— Гаврило, слышь, плачетъ. То-есть вотъ какъ плачетъ! Уткнулъ бороду въ траву подлѣ рѣки и реветъ.

Было и это. Нѣсколько человѣкъ изъ сосѣдей своими глазами видѣли и обратились съ успокоительно-ласковыми словами къ рыдавшему, но, не дождавшись отвѣта, пошли прочь, пораженные.

Но, вслѣдъ затѣмъ, вдругъ всѣ услыхали, что Гаврило за облаянье старшины попалъ въ волостной чуланъ.

— Гаврило-то ужь въ чуланѣ сидитъ, — передавали сосѣди, глубоко изумленные, узнавъ, что Гаврило не только словесно оскорбилъ начальника, но и полѣзъ-было въ драку. Всѣ поняли, что Гаврилѣ плохо придется, и дѣйствительно, вслѣдъ затѣмъ, въ самомъ непродолжительномъ времени, по деревнѣ прошла уже молва, что Гаврилу увезли.

— Гаврилу-то, сказываютъ, увезли! Судить, вишь, будутъ!

На нѣсколько мѣсяцевъ Гаврило канулъ, какъ въ воду, но вдругъ въ деревнѣ снова увидали его.

— Гаврило-то ужь дома сидитъ… худо-ой! — передавали сосѣди и моментально собрались вокругъ избы Налимова, взволнованные внезапнымъ окончаніемъ его небывалыхъ приключеній. Наконецъ, всѣ убѣдились, что Гаврило ослабъ и сдѣлался окончательно хворымъ человѣкомъ. Тутъ только всѣ стали догадываться, что онъ и всегда былъ хворымъ, по крайней мѣрѣ, съ того начала, когда онъ только еще «задумался»> и затѣмъ позднѣе, когда онъ сталъ выкидывать разныя непонятныя штуки.