Николай Каронин-Петропавловский - Братья

Деятельность его, конечно, не приняла еще техъ размеровъ, когда ему было бы можно жить скромно, вдали отъ любопытнаго нахальства односельцевъ, привыкшихъ ходить на распашку. Еще долго оставалась въ немъ привычка копить всякую чепуху, на другой взглядъ никуда негодную. Большой дворъ его содержалъ целыя кучи этой дряни, которую онъ подбиралъ въ выброшенномъ позади соре. Въ одной куче лежали обломки оглоблей, сгнившія чурки, отвалившіяся, повидимому, отъ колесъ, худое корыто, бочки съ выбитымъ дномъ; въ другой куче сложены были ремни отъ шлей, старыя подошвы, несколько клочковъ отъ голенищъ, лохмотья отъ шубъ и пр. и пр. Все это, очевидно, было уложено и навалено систематически, съ разделеніемъ по царствамъ природы.

Иногда Петръ Сизовъ откапывалъ въ сору какую-нибудь вонючую вещь и, глядя на нее, задумывался, почесываясь и недоумевая, какое бы дать ей употребленіе, чтобы она принесла доходъ. Выходя со двора на задворки, онъ не пропускалъ ни одной вещи, чтобы не осмотреть ея и не подумать, годна-ли она на пользу человеку, или нетъ, и никогда не ускользнула отъ его вниманія вы одна щепа, которой бы онъ не поднялъ, возвращаясь, такимъ образомъ, домой, онъ всегда несъ у себя подъ мышкой нечто: связку прутьевъ, горсть щепокъ, обрывки бичевокъ, — все ему годилось; да и дорогой онъ старался присовокупитъ еще что-нибудь.

— Богъ помочь, Петръ! Что ты тутъ делаешь? — спрашивалъ его кто-нибудь, заметивъ, что онъ копается въ сору.

— А вотъ прутья, — отвечалъ Петръ Сизовъ и не обращалъ вниманія на проходившаго, продолжая накладывать себе подъ мышку замаранныя щепочки.

— Ишь ты! — возражалъ прохожій задумчиво и шелъ дальше, и только черезъ некоторое время, собравшись съ мыслями, принимался хохотать.

Но мелочи и занятіе ими были только привычкой; съ этого можно начать, но кончить Петръ Сизовъ желалъ более крупнымъ. Все вниманіе его, все помыслы поместились пока въ амбаре сверху до низу набитомъ разнаго вида хлебомъ, который лежалъ въ закромахъ, въ куляхъ, мешкахъ и мешочкахъ. Петръ дни и ночи копался въ своей житнице то молчаливо обдумывая что-то, то сортируя мешки и узелки, то считая на счетахъ какіе-то барыши. Тутъ же въ ящикахъ спрятаны были у него те пустяки, которыми барышничалъ онъ: крестики, кольца, удочки. Періодически Петръ складывалъ мешки и мешочки въ возъ и отвозилъ ихъ въ городъ.

Область его предпріятій все более и более расширялась. То и дело къ нему приходили старухи и молодыя бабы, принося съ собой узлы, а унося вещи, стоившія буквально плевка, потому что Петръ при покупке ихъ умелъ «нажечь» самаго опытнаго торговца. Потомъ стали похаживать мужики. У каждаго изъ нихъ была нужда и они лезли за помощью къ Петру Сизову. Петръ началъ заметно обособляться. Онъ не былъ кулакомъ; онъ выражалъ собой личность, понявшую свои права, особу, решившуюся существовать единственно ради себя, человека, желавшаго жить помимо и даже вопреки міру, который Петръ презиралъ. Ни въ комъ онъ более не зналъ нужды, но къ нему, напротивъ, обращались. Міръ для него почти-что не существовалъ. У него были, вместо него, медныя кольца и «аглицкія удочки». Чего еще надо?

Петръ Сизовъ редко ходилъ на сходъ, хотя встречалъ тамъ большую склонность въ собравшихся снимать передъ нимъ шапки. Онъ говорилъ мало, пользуясь услугами некоторыхъ своихъ товарищей по «башке», между которыми былъ и Павелъ Жоховъ. Последній былъ красноречивъ, какъ все міроеды, и нахаленъ, какъ все кулаки, не было меры безстыдства, которой онъ побоялся бы и не предложилъ бы на сходе. Широкая пасть, помощью которой онъ ревелъ на сходахъ, способность мигать обыкновеннымъ манеромъ, когда въ лицо его бросали обвиненія, уменье пропускать мимо ушей обильную брань, нередко сыпавшуюся на него, — такимъ являлся Жоховъ. Онъ помогалъ Петру, Петръ помогалъ ему, и они жилили отъ міра лучшія поля и все, что требовалось имъ, вместе съ некоторыми другими заправителями всеми мірскими делами. Это была плотная кучка людей, которыхъ нельзя было прошибить никакою совестливостью. Общественныя тяготы давили только бедняковъ, а не эту плотную кучку, которая спокойно стряхивала съ себя всякую тяжесть.

Березовскій сходъ подчинялся этой кучке почти безусловно, отстаивая свое верховное владычество только по форме по отношенію къ пустякамъ. Петръ Сизовъ и Павелъ Жоховъ делали, что хотели. Мало того, имъ подчинялись не по безсилію; разве целая деревня не могла съ ними совладать? Имъ покорялись, уважая ихъ. Ихъ боялись, признавая въ нихъ силу; имъ верили, воображая, что они такіе же міряне православные, какъ и все только «башки»; про нихъ думали, что они стоятъ за міръ — это мифическое существо, сделавшееся орудіемъ въ рукахъ ловкихъ людей. Кроме того, что Петръ Сизовъ и другіе были умныя головы, ихъ уважали за уменье наживать копейку. Поклоненію этой копейке не было бы места, если бы совесть всехъ березовцевъ находилась въ более благопріятныхъ условіяхъ.