Ал Разумихин - Короткая жизнь

Я не вправе судить о стратегических способностях наших командиров, но за одно не только я вспоминаю генерала Скобелева: на каждом привале нас всегда поджидали горячие похлебка и каша. За них, эти суп и кашу с пылу с жару, я до сих пор испытываю по отношению к нему чувство глубокой благодарности. Много ли солдату надо!

До сих пор не понимаю, как нам удавалось преодолевать крутизну гор, протаптывать в глубоком снегу тропы для лошадей и орудий, обходить стороной глубокие пропасти. И ведь все это происходило в тяжелых боях, под разрывы снарядов, при постоянных перестрелках. К январю армия вступила в долину Казанлыка. И именно перед вступлением в Казанлык я вышел из строя. Стыдно сказать, но судьба обошлась со мной безжалостно. Вместо того чтобы послать мне достойную мужчины смерть в бою, она обрекла меня на затяжную мучительную болезнь.

Штык и пуля пощадили меня - я свалился в жестокой лихорадке. Не знаю, где настигла меня простуда, я перемогался как мог в течение всего декабря, как вдруг разом почувствовал такую слабость, что однажды не смог устоять на ногах. Товарищи положили меня на шинель, выволокли из траншеи и отнесли полковым санитарам. Братья милосердия, или, как их там, фельдшера, принялись отпаивать меня кипятком и ставить мне банки... Неделю я провалялся без памяти.

Видя, что я почему-то никак не умираю от воспаления легких, полковой лекарь решил взяться за меня сам. Выслушал, выстукал, прощупал мой живот и обложил фельдшеров немыслимой бранью.

- Какое ж это воспаление легких? - кричал он на своих помощников.Воспаление-то оно воспаление, да только не легких, а почек. Подать сюда чистую миску!

Миску подали, откинули с меня одеяло, подставили.

- Мочись, мочись! - кричал на меня лекарь. - Тужься!

Миску он сунул фельдшерам к носу.

- Он же кровью мочится, ее простым глазом видать! Закутать его в два одеяла, поить магнезией, не давать соли...

Он оказался грамотным медиком, потому только я и пишу эти строки.

Вскоре меня переправили в госпиталь, расквартированный в Рущуке. В нем я лежал почти четыре месяца.

Ухаживали за больными и ранеными сестры милосердия, набранные из местных жительниц. Разговорился как-то с одной из них.

- Не знаете здесь такую - Обретенову?

- Ну как же! - воскликнула сестра. - Бабушка Тонка!

- Как она живет? - поинтересовался я.

- Да ничего, - отвечает сестра. - Как и все.

- У нее все целы? - продолжаю расспрашивать я. - Сколько при ней сыновей?

- Было пятеро... - сестра грустно вздохнула. - Георгия турки два года назад поймали в Пейково и зарезали, запихнули в рот письмо, которое при нем нашли, и принесли голову в Сливен. А Никола и Ангел вернулись недавно из плена.

К тому времени Россия и Турция уже подписали Сан-Стефанский мирный договор, по которому пленных болгар отпускали по домам.

Николай Обретенов оказался одним из немногих, кто уцелел из четы Ботева. Некоторое время после гибели Ботева он скитался в горах, пока не попал к туркам в руки. Его заслали в Акку, сирийский город на Средиземном море, заточили в крепость Сен-Жан-Д'Арк, сооруженную еще крестоносцами.

- А вы что, знаете бабушку Тонку? - спросила сестра.

- Знаю.

- Никто ее не знает. Камень скорее заплачет, чем бабушка Тонка. Видели бы вы, как встречала она Николу! Люди рассказывали, что, когда сын, вернувшийся из плена, оказался перед матерью, истощенный и поседевший прежде времени, в рваном арабском бурнусе и разодранной феске, покачивающийся от слабости, бабушка Тонка отступила на шаг, покачала головой, усмехнулась. "Узнаю, узнаю дурака! - громко закричала она. - Скажи-ка, да ты старее меня! Как это тебя угораздило попасть в плен?" И даже не обняла сына, во всяком случае, на людях не обняла.

Я попросил сестру зайти к бабушке Тонке, передать ей, что один русский спрашивает, не навестит ли она его в госпитале.

Бабушка Тонка появилась на другой же день. Вместе с Николаем. Тот еще не пришел в себя и походил на мучеников со старых икон, отчего бабушка Тонка рядом с ним точно помолодела, - в черном платье, в черном платке, с умным и гордым лицом, она выглядела моложе своего сына.

- Кто меня тут звал? - спросила она, входя в палату, обвела больных глазами, подошла ко мне. - Здравствуй, сынок.

- Здравствуйте, - ответил я. - Не помните меня?

- Почему ж не помню? - возразила она. - Только не помню, как зовут.

- Павел.

- Правильно, Павел. Помню, помню. Присылал тебя ко мне Христо, вечная ему память и слава! Ночью пришел и ночью ушел...