Николай Лейкин: Первый день Пасхи (Картинка)

— Хереску рюмочку, да вотъ ветчинки… предлагаетъ мать.

— Не могу-съ. Въ трехъ мѣстахъ ветчиной закусывалъ. И хересу не могу. Сами знаете, тамъ-сямъ — пожалуй и въ знакомыхъ перепутаешься. А мы такъ у Іоанна Предтечи за рѣшеткой стояли. Чудесно! На вербахъ изволили гулять?

— Гуляли, да у маменьки изъ кармана воры кошелекъ съ шестью рублями вытащили.

— Это съ счастью-съ. Однако, до свиданья… Еще въ три мѣста надо.

— Да выпили бы что-нибудь… Или вотъ ветчинки… пристаетъ мать семейства; но гость снова отказывается и исчезаетъ.

Три часа. Раздается пронзительный звонокъ, и въ комнату входитъ самъ глава семейства — Лазарь Антонычъ. Онъ въ мундирѣ со шпагой, съ двумя медалями на шеѣ, съ трехъ-уголкой въ рукахъ и слегка выливши. Лицо его сіяетъ.

— Отзвонилъ, и съ колокольни долой! восклицаетъ онъ. А тяжело въ мундирѣ-то съ непривычки!

— Такъ снимай скорѣй, да надѣвай сертукъ! замѣчаетъ жена.

— Нѣтъ ужь зачѣмъ-же? По нынѣшнему торжественному дню мы въ немъ до заката солнца пощеголяемъ, потому нельзя — привыкать надо. Почемъ знать, можетъ когда-нибудь и военный надѣнемъ, шутитъ мужъ. Теперь, братъ, никто отъ красной шапки не отрейкайся! Шабашъ!

— Господи помилуй насъ грѣшныхъ! крестится жена. Вотъ ужь и видно, что наугощался! Что ты говоришь-то? Опомнись. Нешто можно на себя эдакую невзгоду пророчить?

— Отъ слова ничего не сдѣлается, а только ежели что насчетъ мундира, такъ военный будетъ много основательнѣе: потому въ этомъ только потуда и щеголяешь, покуда деньги въ пріютъ вносишь, а не заплатилъ, и сейчасъ тебя верхнимъ концомъ да внизъ.

Загвоздкинъ останавливается передъ зеркаломъ, подбоченивается и гладитъ бороду.

— А все-таки намъ почетъ и большой почетъ, потому этому самому мундиру только трехъ классовъ до генеральскаго не хватаетъ! продолжаетъ онъ. Посмотрѣла-бы ты какъ со мной сегодня швейцары… Только и слышишь: «ваше высокородіе!» Самого генерала на лѣстницѣ встрѣтилъ…

— И христосовался?

— Троекратно сподобился. И не узналъ меня. Идетъ по лѣстницѣ, а я навстрѣчу. «Христосъ воскресъ», говорю, «ваше превосходительство!» «А, это ты, говоритъ, Ивановъ?» «Никакъ нѣтъ-съ», говорю, «ваше превосходительство, я купецъ Загвоздкинъ». Ну, и похристосывались. Щеки такія пушистыя! Съ самимъ генераломъ, — понимаешь ты?

— Священники, Лазарь Антонычъ! докладываетъ мальчикъ.

— Дома, дома! Проси… суетится хозяинъ. Ахъ ты Господи! Есть-ли у меня еще десятирублевая бумажка для нихъ?

Между тѣмъ священники, держа лѣвыя руки на желудкахъ, входятъ уже въ комнату. Сзади слѣдуетъ дьяконъ, откашливаясь басомъ и расправляя руками волосы на головѣ, а за дьякономъ вваливаются дьячки. Начинается пѣніе. Въ дверяхъ показываются «молодцы» и начинаютъ «подтягивать». Послѣ общаго христосованья духовенство присаживается. Идетъ разговоръ о заутрени. Дьячки тяготѣютъ къ закускѣ. — Отецъ протоіерей, винца пожалуйте, ветчинки… предлагаетъ хозяйка.

— Ни Боже мой! Былое дѣло! Сами знаете, вездѣ клюешь. Я не запомню когда я и обѣдалъ въ этотъ день.

— Нельзя, нельзя… говоритъ хозяинъ и тянетъ къ закускѣ.

Священники жестомъ показываютъ, что они сыты по горло. Дьяконъ меланхолически выпиваетъ стаканъ хересу. Хозяинъ подходитъ къ дьячкамъ.

— Ну, а вы, виночерпіи? Валите! Чего зѣваете-то? Вотъ и я съ вами.

— Мы-то можемъ, отвѣчаютъ дьячки и торопливо глотаютъ водку.

Протоіерей косится на нихъ и говоритъ:

— А у насъ сегодня во время литургіи воробей въ куполъ влетѣлъ.

— Это къ радости, замѣчаетъ хозяйка. Батюшка, да вы-бы хоть кусочекъ ветчинки…

— Три дня, отецъ протоіерей, славить-то ходите? спрашиваетъ у священника хозяинъ.

— Три дня… ходимъ и на четвертый, но уже въ разбродъ и по низамъ. Мелочная лавка идетъ, кислощейное заведеніе, табашная и все эдакое… Однако пора!

Священники начинаютъ уходить. Въ рукахъ протоіерея шуршитъ красненькая бумажка и опускается въ широкій карманъ. Дьячки пропускаютъ священниковъ впередъ и наскоро глотаютъ по рюмкѣ хересу.

— Ну, слава Богу, это ужь кажется послѣдніе! говоритъ хозяинъ.

— Съ подворья еще не были, да съ Васильевскаго острова, отвѣчаетъ жена.

— Пѣвчіе! пѣвчіе! Въ трехъ каретахъ подъѣхали! восклицаютъ глядѣвшія въ окошко дочери и обтираютъ губы.

Топая сапогами, сморкаясь и кашляя, въ дверяхъ показываются пѣвчіе въ кафтанахъ и строятся.

— Лазарю Антонычу! говоритъ регентъ, подходя къ хозяину. Какую «Ангелъ вопіяше», прикажете?