Николай Лейкин - На хрен да на редьку, на кислую капусту

— Зиновий Тихонов их праведное имя состояло, и вы им на именины даже крендель раз прислали.

— Ну, вот и довольно, коли Зиновий Тихонов. Упокой Господи раба твоего Зиновия.

Купец перекрестился большим староверческим крестом и выпил рюмку водки. Старуха совала ему кусок пирога на листочке газетной бумаги.

— Позвольте, маменька, по первой не закусывают, — остановил ее сын. — Вы лучше вот даму хереском удовлетворите. Для их женского согласия у нас и клюквенная пастила есть на закуску. Федор Аверьяныч, еще рюмочку! Нельзя других покойников обижать, хоть они и мелкие люди, а все-таки у них души. Теперь за невесток наших и младенцев… И я с вами за компанию, в знак примирения и прошу у вас за тятенькин вексель прощение земно.

Сибирка поклонилась в пояс и тронула пальцами землю, но, потеряв равновесие, упала на четвереньки и еле поднялась.

— Ну, давай, коли так, — сказал купец.

— Мамашенька, изобразите нам пару белых! — крикнула сибирка. — Только, Федор Аверьяныч, чтоб уж с сегодняшнего дня такой коленкор тянуть: кто старое вспомянет, тому глаз вон. А что насчет векселя, то я по силе возможности даже утробу мою вымотаю. Желаете сейчас пять целковых в уплату получить?

— Что ты! Нешто при загробном поминовении рассчитываются! Ты сам принеси. Уплати уж хоть пятиалтынный-то за рубль, и я отдам тебе вексель.

— Двугривенный сможем! Пожалуйте чокнуться за упокой младенцев! Невестки — Матрена и Пелагея, а младенцы — Петр и Акулина. Прикиньте еще новопреставленного инока Потапия. Это маменькин брат. Они хотя в Мышкинском уезде покоятся, но заодно уж.

— Я вот так, я огулом: упокой Боже рабов и рабынь твоих, — произнес купец.

— Нет уж, зачем же их обижать в селении праведных? Потрудитесь за мной повторить: Матрену, Пелагею, Петра, Акулину и инока Потапия, — упрашивала сибирка.

Купец повторил, перекрестился и выпил. Сибирка последовала его примеру и сказала:

— Только, Федор Аверьяныч, теперь уж мир навсегда. Вы моего тятеньку в свое поминанье, а я вашего в свое и уж без надруганий.

— Ладно, ладно! — отвечал купец. — Настасья Марковна, ты чего расселась, да языкочесальню с бабами начала? Пойдем! — крикнул он жене. — Рада уж, что до места добралась. Словно наседка.

— Дайте им свою словесность потешить.

— Нет уж, пора и домой, ко щам. Ну, прощай! Прощайте!

Купец и купчиха вышли из палисадника и побрели по мосткам.

— Федор Аверьяныч! Помните: кто старое вспомянет, тому глаз вон! — кричала ему вслед сибирка.

— Ладно, уговор лучше денег, только ты в воскресенье по векселю уплату-то принеси! — дал ответ купец и махнул рукой.

1906