Григорий Ряжский - Четыре Любови

Лёва встал с кровати и подошел к окну. В этот самый момент за окном зарозовело и стало кое-что просматриваться.

"Надо же, - продолжал размышлять Лев Ильич, - как интересно... Не припомню на "Аэропорте" состояния утреннего режима".

Тот факт, что это в принципе было невозможно у них на Черняховского, где небо на Лёвиной стороне перекрывалось соседним корпусом, таким же писательским, как и их, его почему-то не смутил. Не удивился он еще и потому, что розовое исходило не от небесного, как положено, источника, а из какого-то совершенно другого эпицентра света. Эпицентр этот находился над самой серединой их писательского двора, и Лёве стало ясно, что и серединная точка звуковых колебаний чертова дизеля тоже лежит ровно под ним. Дизель пускал ядовито-синий выхлоп, и дым этот смешивался с режимным нежно-розовым рассветом. В результате образовывалось густо-розовое, уходящее в сирень и фиолет. Но за это время еще немного рассвело, и источник звука материализовался наконец во вполне знакомые очертания. Это был бульдозер, но такой, каких в городе быть не должно было никоим образом. Он стоял посередине снежной дороги, прорезающей двор по диагонали, - той дороги, какой во дворе тоже не бывало с тех пор, как Казарновские въехали в пятикомнатную квартиру кооператива "Советский писатель". В какой-то момент Льву Ильичу показалось, что похожую картину он уже видел где-то, причем неоднократно, и тут же он понял, что заоконный пейзаж в точности повторяет зимний вид со второго этажа валентиновской дачи - вид на пожарный пруд с расчищенной поселковым бульдозером сезонной дорогой к станции. У пожарного пруда они с соседскими ребятами собирались по вечерам, были там и девочки, и играли в прятки.

- А-кале-мале-дубре... шуре-юре-тормозе... златер-итер-компо-зитор... жук-сделал-пук!

Это была считалка, и Лёвке частенько приходилось водить. "Пук" обычно заканчивался на нем. Но просуществовала дачная компания недолго, все быстро выросли, и все были из неслучайных семейств, так что родители рано начали пристраивать отпрысков по разнообразным полезным жизненным направлениям. Не был исключением и Лёвка. Так что скоро стало не до "пука" и не до "акалемале"...

Как же я раньше этого не заметил? - искренне удивился Лев Ильич. - А Люба знает, интересно? - он обернулся к спящей жене. Люба продолжала спать, не слыша никакого бульдозерного шума.

Тем временем там, где рычало, теперь начало хрустеть. Лёва снова посмотрел в окно. Из-под бульдозера с хрустом вывернулась льдина и поднялась отколотым краем почти вертикально рядом с машиной. По соседству с бульдозером загрохотало, и сбоку от него протянулись две мощные трещины во льду дворового пруда. Бульдозер просел вниз правой гусеницей, накренился, но не заглох.

Ничего страшного, думал Лёва, пруд-то неглубокий совсем, бульдозеру максимум по пояс будет. Никуда не денется, - происходящее начинало его забавлять.

Между тем, внезапно лед хрустнул еще раз, значительно сильнее прежнего, и еще один ледяной кусок, теперь уже с другой стороны от продолжающего реветь железного сооружения, откололся и встал дыбом, и вся махина, как была, начала резко наклоняться в сторону просевшей гусеницы, потом ненадолго зависла и, внезапно ринувшись всей тяжестью вниз, сделала один огромный бульк и исчезла под водой. На том месте, где еще несколько минут тому назад через писательский двор проходила поселковая дорога к станции, теперь зияла страшная черная дыра с рваными ледяными краями и бурлящей в ней ладожской водой. То, что вода в пруду была ладожской, а никакой другой, Лев Ильич понял сразу, вернее, - ни понимать, ни догадываться ему об этом просто не пришлось - он почувствовал, что всегда это знал, начиная с тринадцати лет, - после первых "Рассветов", в шестьдесят третьем...

В дверь позвонили, когда он снова укладывался в постель, стараясь не разбудить Любу.

- Это еще что такое? - прошипел он в раздражении и посмотрел на часы. На часах все было в порядке: циферблат на месте, стрелки раскинуты в нужных радиусах, секундная резво бежала по кругу, но времени часовая конструкция не показывала. То есть смотреть на все это было можно, и все было правильно и как всегда, и тикало изнутри, - он потрогал металлический будильник, отцов еще, Ильи Лазаревича, - но сколько времени на часах, было непонятно. Часовой механизм, стрелки, тиканье, их законный наследник Лев Ильич и главный продукт часового производства - время не совпадали между собой никак. Лёва потряс будильник, поставил его на место, чертыхнулся, накинул халат и пошел в прихожую открывать дверь.