Надежда Лухманова - Клетка

Дни бежали, не принося Лине никакой перемены. Посетители иногда заглядывались на грациозную, белокурую девушку, то влезавшую на стул, чтобы достать высоко стоящий предмет, то становившуюся на колени, стараясь достать из-под какого-нибудь стола куски туфа или раковины. Они не могли не видеть, как натягивалась дешёвенькая материя лифа, обрисовывавшего гибкие девичьи формы, или каким лунным светом отливал густой узел её волнистых волос, но девушка выглядела слишком серьёзной и порядочной для игривых предприятий и в то же время как дочь Herr'а Шульца, содержателя птичьей лавочки в подвале, не могла представлять из себя интересной партии. Знакомых же немецких юношей, которые могли бы сделаться претендентами, Шульцы избегали, и Лина в 25 лет всё так же была одинока как и в 19.

Как часто какой-нибудь пустой комплимент заставлял биться её сердце; она останавливалась дольше, чем было надо, около покупателя, сбивчиво говорила ему о птицах, отвечая, делала невольные паузы и отыскивала скрытый смысл в его словах… Покупатель более не возвращался или… в следующий раз, с тою же улыбкой, с теми же пристальными взглядами, разговаривал и с её матерью.

На вечерах в обществе «Пальма» за нею слишком зорко следили мать и отец. Вращаясь постоянно всё в том же кружке посетителей, знавших всю подноготную каждой семьи, она не слыла выгодною невестой; Herr Шульц каждому, желающему слышать, объявлял, что пока жив, рубля не даст в приданое за Линой и в дело тоже зятя не впустит.

И вдруг однажды Лине показалось, что всё изменилось, потолок подвала открылся, над её головой засияло синее небо, пронёсся весенний, дышащий свежестью и ароматом ветерок и унёс с собою все тяжёлые испарения террариумов, птичьих и обезьяньих клеток. Это было в апреле, в один из тех чудных, ранне-весенних дней, которыми дарит иногда природа Петербург. Фёдор Иванович целые дни возился в портовой таможне, принимая прибывший из-за границы товар, а Амалия Францевна уже неделю не выходила из своей комнаты, страдая острым ревматизмом. Лине минуло 29 лет. В магазине, где почти весь день горел газ, она казалась всё тою же молоденькой, тонкой девушкой, с густой белокурой косой, но когда дневной свет падал на её истомлённое личико, ясно видны были целая сеть мелких морщин, бежавшая по вискам, и две горькие складочки, прорытые молчаливыми слезами от углов рта к подбородку.

Лина, по обыкновению, хлопотала около птиц, меняя водопойки, когда зазвенел дверной колокольчик, и в магазин вошёл высокий, плотный человек в военном докторском пальто. Девушка, уже давно равнодушная к покупателям, даже не повернула головы; подняв обе руки кверху, она правою держала открытою дверцу, а левою устанавливала склянку с водой.

Освоившись в полутьме помещения, покупатель не без удовольствия засмотрелся на девушку. Поза её была очень грациозна: тонкий стан выгнут, прямая, узкая юбка падала красивыми складками, обрисовывая бёдра; он видел даже маленькие ножки, обутые в узенькие, прюнелевые ботинки, тянувшиеся на носках. Клетка висела высоко. Подойдя быстро, он положил правую руку на спинку венского стула.

— Так можно упасть! Ведь одно неловкое движение, и стул подвернётся.

При звуках этого голоса сердце девушки забилось; она так быстро обернулась к говорившему и затем соскочила, что действительно стул полетел бы, если бы его не держала сильная рука. Её почти испуганные глаза встретились с серьёзными, тёмными глазами. Улыбающиеся, крупные губы, усы и курчавые бакенбарды, переходившие в такую же небольшую, круглую бородку были ей незнакомы, а, между тем, её охватило какое-то странное чувство чего-то виданного, слышанного.

— Лина… Вот видите, как я помню ваше имя, но по батюшке не знаю, тогда не пришло в голову спросить. Freulin или Frau Лина?

— Freulin… — едва прошептала вспыхнувшая девушка.

— Freulin?! Не ожидал! Я был убеждён, что или совсем не найду вас, что батюшка ваш разбогател и по обычаю всех иностранцев уже уехал с семьёй nach Faterland, или… вы давно замужем и уже своим деткам рассказываете интересные истории о птицах и рыбах… Что? Начинаете вспоминать, кто стоит перед вами? Нет? Ну, я буду говорить дальше, вы непременно сами должны меня вспомнить. Приехал я месяца два тому назад в Петербург и решил во что бы то ни стало отыскать вас. День за днём, всё некогда было, наконец, сегодня такой выдался хороший день, солнце, птицы с каждого дерева, с каждой крыши так и кричат о весне. А я, поверьте, в эти долгие годы никогда не мог слышать птичьего голоса, чтобы не подумать о вас. Потом гляжу, тот же подвальчик, те же птичьи клетки смотрят на ноги прохожих, та же вывеска… спустился шесть ступенек… даже колокольчик звякнул по-прежнему… вошёл… Боже! Так и охватили меня воспоминания детства. Аквариумы, стада золотых рыбок, «телескопы» в круглых банках, — он обернулся налево, — а оттуда несётся всё тот же свист и гам, и… на стуле та же тоненькая, белокурая девочка… та же Лина. У меня сердце так и забилось от радости. Что это?! Вы плачете? Господь с вами, о чём? Freulin Лина, я вас обидел, огорчил? Вы больны?