Николай Лейкин - В родном углу

— «Русскій Вѣстникъ» есть. Возьмите «Русскій Вѣстникъ»…

— Ну, что «Русскій Вѣстникъ»! Вѣдь это-же славянщина на славянщинѣ ѣдетъ и славянщиной погоняетъ и все это на ретроградныхъ началахъ. «Историческій Вѣстникъ» вы выписывали?

— Выписалъ и ужъ получилъ.

— Ну, дайте хоть «Историческій Вѣстникъ» что-ли!

— Возьмите!

Сухумовъ передалъ Хоботовой книжку. Хоботова сказала «спасибо», закурила папироску и вздохнула.

— Ахъ, Раичка, Раичка! И вотъ такимъ-то немудрымъ всегда счастье, — проговорила она и спросила Сухумова, подмигнувъ: — Послушайте, Леонидъ Платонычъ, она вамъ очень нравится?

Сухумовъ пожалъ плечами.

— Что за странный вопросъ! И даже какъ-то подмигиваете… — проговорилъ онъ строго.

— Да потому, что это видно, сейчасъ видно, что вы ею очарованы. Во всемъ просвѣчиваетъ. Правду я говорю?

— Позвольте мнѣ на этотъ разъ умолчать.

Сухумовъ поднялся со стула.

— А ужъ вы и обидѣлись? Какой обидчивый! А главное нервный… — вскинула на него Хоботова глаза. — Съ одной вы горды, съ другой… Ну, да что объ этомъ!.. Когда-нибудь въ другой разъ… Вы сегодня на какой-то особенный ладъ настроены. Не буду васъ утруждать своимъ присутствіемъ. Спасибо за книгу. Прощайте.

Сухумовъ не удерживалъ. Хоботова протянула ему руку и опять посмотрѣла на него сквозь очки.

— А знаете, есть люди, которые даже думаютъ, что вы можете на ней жениться, — проговорила она.

— Кто? на комъ? — закричалъ Сухумовъ, весь вспыхнувъ.

— Да вы, на Раисѣ. Я-то понимаю, что она до васъ не доросла, но другіе…

— Ну, ужъ это мое дѣло

Хоботова уходила и говорила:

— Какой вы сегодня не любезный! Неужели все это изъ-за того, что я наканунѣ праздника къ вамъ пришла? Но, вѣдь, развитые люди вообще не придаютъ этому значенія. А для меня такъ, право, что канунъ, что самъ праздникъ, что будни, — рѣшительно все равно. Всѣ дни одинаковы.

Сухумовъ послѣднихъ словъ даже и не дослушалъ. Онъ не проводилъ Хоботову до прихожей. Онъ былъ взбѣшенъ.

Сухумовъ пріѣхалъ въ Крещенье къ отцу Рафаилу въ началѣ третьяго часа. Пріѣхалъ онъ во фракѣ и въ бѣломъ галстукѣ. Сдѣлалъ онъ это послѣ долгаго обсужденія, чтобы своимъ костюмомъ показать Раисѣ всю оффиціальность его пріѣзда. Явился онъ съ двумя новыми книжками журналовъ и съ букетомъ живыхъ цвѣтовъ, который привезъ въ коробкѣ. Утромъ онъ увидалъ у себя въ оранжереѣ двѣ распустившіяся розы и нѣсколько цвѣтущихъ бѣлыхъ гіацинтовъ и велѣлъ сдѣлать изъ нихъ букетъ. Семья Тиховздоховыхъ ожидала уже Сухумова и, когда онъ подъѣхалъ, высыпала въ прихожую встрѣчать его. Тутъ были всѣ, кромѣ старика-тестя, и даже песъ Гусаръ. Отецъ Рафаилъ облекся въ темно-фіолетовую рясу, матушка-попадья была въ сѣрой фланелевой блузѣ, опоясанной кушакомъ, Раиса — въ голубой канаусовой кофточкѣ и даже двое старшихъ ребятишекъ-мальчиковъ были прифранчены въ красныя фланелевыя рубашки съ золотыми мишурными поясами. Одинъ изъ мальчиковъ, увидавъ въ рукахъ у Сухумова коробку, тотчасъ-же толкнулъ брата въ бокъ и сказалъ:

— Смотри, Павля!.. Видишь? Съ гостинцами.

Мать тотчасъ-же дала ему легкій подзатыльникъ, но Сухумовъ все-таки услыхалъ его слова и произнесъ:

— Нѣтъ, милый… опять забылъ для васъ гостинцы… Гостинцы я вечеромъ пришлю.

— Да не надо имъ, ничего не надо, безстыдникамъ. Что вы безпокоитесь! — отвѣчала за нихъ мать. — Лавочникъ нашъ и такъ превыше мѣры награждаетъ ихъ леденцами, — проговорила, глядя на ребятишекъ, мать. — Фу, срамники! И откуда вы научились нахальству!

Сухумовъ началъ раздѣваться. Отецъ Рафаилъ, попадья и Раиса начали снимать съ него шубу. Онъ сконфузился, вырвался отъ нихъ, самъ снялъ ее съ себя, повѣсилъ на вѣшалку и сталъ здороваться со всѣми.

— А вамъ книги, которыя вы забыли прошлый разъ у меня, и маленькій букетъ цвѣтовъ изъ моей оранжереи, — сказалъ онъ Раисѣ и передалъ коробку съ букетомъ и завязанныя въ бумагу книги.

Раиса сконфузилась, вся вспыхнула, открывъ коробку, а отецъ Рафаилъ и его супруга заговорили:

— Ахъ, зачѣмъ вы это ее балуете! Право, не стоитъ она этого…

Сухумова повели въ гостиную и усадили на дивамъ передъ столомъ, покрытымъ бѣлой вязаной филейной скатертью, на которомъ стояла лампа, обложенная вокругъ альбомами съ фотографическими карточками. Отецъ Рафаилъ сѣлъ направо отъ него въ мягкое кресло, а матушка-попадья помѣстилась налѣво въ такое-же кресло. Очевидно, самоваръ и все относящееся до чаепитія было уже готово, потому что Раиса тотчасъ-же принесла подносъ съ двумя стаканами и чашкой чая и подала первому Сухумову. На подносѣ были вазочки съ медомъ и двумя сортами варенья.