Александр Ромашкин - Мемуары

Через три недели мне удалось бежать довольно примитивным образом: я накинул поверх кожанки украденный у дворника халат и, по-свойски кивнув лопуху-часовому, вышел с метлой через плечо через Боровицкие ворота.

Дальше оставалось только попасть на поезд Москва-Киев. Это оказалось проще простого: в Киев из Москвы отбывали только революционные энтузиасты-самоубийцы, а вместо билета достаточно было предъявить маузер или на худой конец - револьвер. Деньги в пору военного коммунизма имели ценность только тогда, когда их было не меньше мешка - ими можно было растопить печку. Функцию средства обращения выполняло оружие, а наибоее ценной валютой можно было считать мандат властей на особые полномочия.

Про путешествие на юго-западный фронт можно написать отдельную книгу, столько там было всевозможных приключений. Скажу только, что еще в Зосимовой ПУстыне пришлось пересесть на бронепоезд, а дальше - прорываться сквозь подступающие к Москве деникинские части ("Все на борьбу с Деникиным!"). Два раза на нас нападали банды и уж не помню, сколько раз приходилось восстанавливать взорванные рельсы.

Как бы то ни было, к началу августа я добрался до окрестностей Киева.

Когда я разыскал штаб, на меня там лишь мельком взглянули, я даже не понял, кто - такая царила суматоха - и тут же, забрав рекомендательную бумагу, определили в полк новоиспеченного командира Голикова, который только что закончил Киевские командные курсы. Его полк стоял на станции Боярки. Примечательно, что через два года на этой самой станции на заготовке дров для Киева положил свое здоровье на алтарь революции Николай Островский. В штабе полка меня к моей радости встретил такой же пацан, как и я, только немного покрупнее: он был на три года старше

- Аркадий, - с открытой улыбкой представился он, протягивая широкую ладонь. - Голиков.

- Р... Гайдар! - чуть было не проговорился я. - Александр.

- Это как? - рассмеялся он. - Фамилия или кличка? Впервые слышу такое странное слово.

- Скорее, кличка, - признался я (Аркадий располагал к откровенности). - Это такой всадник, который скачет впереди войска.

- Так ты что, кавалерист?

- Да нет, так... Был отдельный эпизод, - покраснел я.

Делать было нечего - пришлось рассказать историю о том, как я стал "Гайдаром". Василий Иванович был прекрасным наездником и, глядя на него, мне тоже захотелось овладеть верховой ездой. Учить меня ни у кого не было времени, а когда я сам в первый раз влез на лошадь и стал пробовать уздечки и шпоры, ошалевшее животное встало на дыбы и понеслось куда глаза глядят. По какой-то причине глаза у несознательной кобылы глядели в сторону белых, и я доскакал до их переднего края. Меня спасло только то, что беляки, не ожидая такой наглости, приняли меня за своего и не открыли сразу огонь, а пока до них доходило, что к чему, я сумел справиться с браздами правления и повернул лошадь обратно. Так я и стал "Гайдаром". Аркадий смеялся до слез, а в конце сказал: "Мне кажется, мы с тобой подружимся!" Мы с ним действительно подружились. Командовал Аркадий с мальчишеским задором и с недетской смекалкой. Наш полк одерживал одну победу за другой. Мой командир был моим и другом, и кумиром. В передышках между боями я просил его рассказывать о себе, а когда набралось довольно много историй, я стал писать в тайне от Аркадия книгу про него.

Поздней осенью, когда из-за непролазной грязи на дорогах боевые действия сошли на нет, у меня появилось больше времени для писательства, и к концу декабря книга был закончена. Я назвал ее "Командир полка" и собирался подарить Аркадию на Новый год. Но неожиданно нагрянула беда:

какая-то дотошная штабная крыса уличила меня в том, что я подделал подпись на рекомендательной бумаге о назначении комиссаром. В ночь с 30-го на 31-е декабря я был схвачен во сне своими же (очевидно, имеется в виду "во время сна" - прим. ред.). Меня арестовали и привели к командиру. Он встретил меня с перевязанной головой и на костылях (в начале декабря Голиков получил контузию и ранение в ногу в кровопролитном бою на реке Улла).

- Мне очень жаль, что так получилось, товарищ Гайдар, - сказал мне Аркадий со слезами на глазах. - Мной получен приказ из штаба отконвоировать тебя в дивизионную тюрьму для расследования случая самозванства и подделки документов. Верю, что ты не шпион и сделал это из лучших побуждений. Надеюсь, что там разберутся. Прощай... Нет, не будем прощаться лучше возвращайся!

- У меня под подушкой - рукопись, - сказал я. - Мой новогодний подарок тебе.