Александр Ромашкин - Мемуары

Как бы то ни было, случилось то, что случилось: Махно меньше чем за месяц собрал многотысячную армию, осуществил молниеносный бросок в тыл Врангеля, форсировал Сиваш и с тыла взял крепость Перекоп, которую красные командиры считали неприступной. Кстати сказать, то же самое он мог бы сделать и без союза с красными, и союз ему понадобился только для того, чтобы они ему не мешали осуществить свой план. Таким образом, путь к наступлению на Крым, последний оплот Белой гвардии, был открыт, и судьба гражданской войны решена.

Фрунзе был в бешенстве от удач союзников-махновцев. Его не радовала перспектива того, что лавры победы в войне достанутся не ему, "прославленному красному командиру", а "гуляй-польскому атаману".

Понятно, что и председатель РВС Троцкий был не в восторге от такого поворота дел. Поэтому когда Фрунзе уже через десять дней после полного разгрома Белой гвардии телеграфировал в Москву о необходимости "превентивного уничтожения махновских банд", его предложение тут же было одобрено. Тем более, все условия для этого были налицо: запереть выход с полуострова, окружить "банды" и перебить, как кроликов в мешке.

До той поры проницательный, батько теперь сам себя загнал в ловушку.

Впрочем, он предвидел такой исход и постоянно говорил про союз с красными как про временный, но не ожидал, что все произойдет так быстро и неожиданно. Внезапно напав на махновские части, недавние союзники устроили настоящую резню почище варфоломеевской ночи. В лучших традициях Фрунзе, пленных не брали, а если брали, то сразу расстреливали.

Одновременно в Харькове были арестованы идеологи Махновии - анархисты-набатовцы.

Отступление махновцев морем осложнялось еще и тем, что после бегства армии Врангеля в крымских портах практически не осталось пароходов. С большим трудом мне удалось разыскать рыбацкий баркас для Нестора Ивановича, его боевой подруги Галины Кузменко и штаба. Когда мы отчалили в Румынию, Махно приказал мне поднять на мачте черный флаг и поклялся отомстить кровавому предателю Фрунзе.

Зиму мы провели в горной румынской деревушке, где нас приютила одна добрая вдова. Отсыпались, отъедались, залечивали раны. У батько к тому времени было тринадцать сабельных и огнестрельных ранений. Галина уговаривала Нестора Иваныча остаться в тихой Румынии, но он и слышать об этом не хотел: спал и видел, как отомстит ненавистному Фрунзе.

Только сошел снег и немного подсохло, в апреле 21 года мы совершили тачаночный рейд на Украину. Подлинным триумфом стало появление Махно в его родном Гуляй-Поле. Большевики уверяли земляков Махно, что батько давно нет в живых, поэтому его появление на родной земле можно сравнить по эффекту разве что только со вторым пришествием. Нестор Иваныч произнес речь, в которой объявил о восстановлении Южноукраинской трудовой федерации - Махновии. Крестьяне тут же отрыли на огородах промасленные обрезы, и наше войско за несколько дней выросло до нескольких тысяч человек.

Все лето мы охотились за Фрунзе, но к тому времени, как нам удалось выследить его мобильный штаб, он поставил на свою охрану целый отборный полк. Кроме того, ему удалось запугать местное население карательными операциями: те деревни, которые нас явно поддерживали, подвергались варварским артиллерийским обстрелам. В довершение ко всему, красным уже не приходилось воевать на два фронта и когда Фрунзе запросил у Москвы подкрепление, его армия выросла до миллиона человек. Миллион против неполных десяти тысяч!

Силы были явно неравными - красные буквально давили нас массой своей кавалерии. Нам приходилось сражаться один против ста. И мы побеждали!

Был случай, когда трое махновцев во главе с легендарным Щусем расстреляли из пулеметов целую роту красноармейцев. Но и наши потери были ощутимы. К тому же, советская власть пошла на хитрость: она обещала крестьянам землю, и наивные хлеборобы стали сотнями покидать батькино войско. Впервые за все время войны на батько напала депрессия: он осознал бессмысленность борьбы. Заныли старые раны, и Нестор Иваныч совсем захворал, стал нервным и злым, чего с ним раньше не случалось.

Три года войско держалось исключительно на энтузиазме батько, и вот теперь, когда он больше не зажигал соратников своей энергией, оно стало потихоньку разваливаться.

В августе, когда батько был уже фактически невменяем - с трудом передвигался, но бредил при этом идеями всемирной анархии - боевые друзья уговорили вернуться его в Румынию, чтобы залечить там раны.