Александр Амфитеатров - Умница

— Искусство люблю. Да и нищихъ между ними не мало: жаль!..

— Вы знаете… не такъ давно говорили даже…

Замойскій запнулся. Анастасія Романовна внимательно посмотрѣла ему въ лицо.

— Что жъ вы остановились? Сплетню, что-ли, какую-нибудь слышали? Говорите! я разрѣшаю!

— Прошелъ у насъ такой слухъ, будто бы вы, Анастасія Романовна, разводитесь съ княземъ и выходите замужъ за какого-то не то актера, не то художника…

Княгиня поблѣднѣла. Лицо ея приняло тупое и злое выраженіе, между бровями легла складка, глаза засвѣтились стальнымъ отливомъ.

— А! такъ про это и здѣсь разговаривали! — медленно сказала она.

— Да. Вы извините меня, ваше сіятельство…

— Ничего… и съ какой стати вы приплели это «сіятельство»? Терпѣть не могу!.. Слухъ этотъ — ложь, Владиславъ Антоновичъ, сплошная ложь, хотя… Да я вамъ ужо сама разскажу! Ну, актъ идетъ къ концу, уѣдемъ отсюда!

И, все съ тѣмъ же злымъ лицомъ, она порывисто поднялась съ мѣста.

Всю дорогу домой Анастасія Романовна молчала. Замойскій не смѣлъ самъ заговорить съ ней. Дома они застали довольно многочисленное общество: многіе знакомые изъ театра пріѣхали ужинать къ княгинѣ, зная, что у нея столъ всегда готовъ для званаго и незванаго. Но сегодня княгиня не была расположена сидѣть съ гостями; кто изъ нихъ былъ умнѣе, тактичнѣе и больше зналъ хозяйку, догадались поскорѣе убраться. Ушелъ было и Замойскій, но въ передней его остановила камеристка княгини и передала ему приказаніе остаться…

Управляющему пришлось прождать полчаса, прежде чѣмъ княгиня потребовала его къ себѣ въ кабинетъ. Она уже успѣла перемѣнить туалетъ, и Замойскій нашелъ ее, одѣтую въ голубой пеньюаръ, задумчиво сидящею за маленькимъ, накрытымъ на два прибора, столомъ. Передъ нею стояли ваза съ фруктами и небольшой графинъ съ золотистымъ венгерскимъ виномъ.

— Садитесь! — отрывисто приказала Анастасія Романовна. — какъ видите, я вѣрна своимъ привычкамъ: по прежнему люблю поболтать послѣ ужина съ хорошимъ человѣкомъ… Налейте себѣ вина, возьмите вотъ эту гранату и говорите безъ утайки: вамъ извѣстно имя того человѣка… котораго… о которомъ вы намекнули мнѣ въ театрѣ?

— Да… мнѣ называли…

— Какъ? рѣзко спросила княгиня, не глядя на Замойскаго.

— Морицъ Лега.

— Вѣрно… И вамъ разсказывали, что онъ актеръ?

— Да. Актеръ или художникъ, не помню хорошо.

— Это неправда. — Онъ — ни то, ни другое. Слушайте! Я разъясню вамъ эту исторію, хоть и не слѣдовало бы: я сильно скомпрометтирована въ ней и играла не слишкомъ-то красивую роль… Вотъ въ чемъ было дѣло.

Вы помните, что послѣ краха знаменитаго Бонту, когда разорились до тла тысячи семействъ, а нажилась одна я, потому что, по какому-то тайному предчувствію, успѣла за нѣсколько дней передъ катастрофой, перемѣстить свой капиталъ къ Ротшильду, — я больше года прожила въ Италіи, преимущественно во Флоренціи. Вы знаете, что я не жадная и не жалѣю тратить деньги, но крахъ Бонту меня перепугалъ; я не могла представить себѣ безъ содроганія, какой опасности подвергалась и счастливо избѣгла… Сами посудите: на что я годна безъ денегъ? съ моимъ-ли характеромъ быть нищею?.. Когда я вспоминала, что снова богата, мной овладѣвало чувство безграничнаго счастья. Словно для того лишь, чтобъ удостовѣриться въ дѣйствительности этого богатства, я бросала деньги направо и налѣво, какъ никогда, — въ гордомъ сознаніи, что ихъ у меня неисчерпаемо много, что никакими подачками, никакими празднествами и вакханаліями не истощить мою кассу!.. Жизнь моя во Флоренціи прошла, какъ безумный сонъ. Меня фетировали больше, чѣмъ когда-либо и гдѣ-либо. Я отвѣчала балами, по-истинѣ, царскими, особенно для голодныхъ итальянцевъ… Развѣ они понимаютъ, что такое настоящая роскошь! Однажды я послала приглашеніе нѣкоему Люнди — молодому человѣку почти безъ всякихъ средствъ, но — хоть этому и противорѣчатъ его дальнѣйшіе поступки — неглупому, очень красивому и, какъ говорили, втайнѣ въ меня влюбленному. Люнди, получивъ приглашеніе, былъ на седьмомъ небѣ, но и не мало смутился, какъ ему попасть на парадный вечеръ принчипессы Латвиной, когда у него, бѣдняги, фрака и въ заводѣ не было, да и напрокатъ взять нельзя: въ карманѣ всего двѣ чинквелиры, а когда надо жить на нихъ цѣлую недѣлю, такъ до фраковъ ли тутъ? Пораздумавъ, мой Люнди отправляется къ своему пріятелю, врачу Рати, и проситъ фрака.

Рати отказалъ. Что дѣлать бѣдному Люнди? Такъ хотѣлось ему на мой вечеръ, что онъ думалъ, думалъ, да ничего лучше и не выдумалъ, какъ украсть у Рати его фракъ.