Андрей Сахаров - Горький, Москва, далее везде

У нас с Люсей в те дни вовсе не было ощущения счастья или победы. Нас глубоко мучила гибель Толи. Кроме того, у меня было смутное, но неприятное чувство, вызванное моим письмом М. С. Горбачеву от 23 октября, - хотя умом я и понимал, что ни в коей мере себя не унизил и не взял на себя никаких юридических обязательств, ограничивающих свободу моих выступлений в важных вопросах, когда я "не могу молчать". Более того, я и по существу не обманывал Горбачева в отношении своих действий - я действительно хотел ограничиться только важными общественными делами. Тем не менее, я очень хорошо понимаю узников совести, для которых нелегко написать в качестве условия освобождения, что они не будут заниматься "антиобщественной деятельностью" (многие не написали требуемого и остались в заключении). Но вскоре все мои "рефлексии" отошли на задний план - неумолимый поток "свободной" жизни захлестнул нас, требуя ежедневных усилий и готовности принять на себя новую ответственность. Сил же у нас обоих сейчас гораздо меньше, чем 7 лет назад.

22 декабря мы, наскоро собрав несколько сумок и оставив в квартире большую часть вещей, выехали из Горького. Впервые за семь лет мы с Люсей вдвоем сели в поезд - до этого я только провожал ее, пока и она не "застряла" вместе со мной.

ГЛАВА 2

Вновь Москва. Форум и принцип "пакета"

23-го утром мы вышли на перрон Ярославского вокзала, запруженного толпой корреспондентов всех стран мира (как потом оказалось, там были и советские). Около 40 минут я медленно продвигался к машине в этой толпе (Люся оказалась отрезанной от меня) - ослепляемый сотнями фотовспышек, отвечая на непрерывные беглые вопросы в подставляемые к моему рту микрофоны. Это неформальное интервью было прообразом многих последующих, - а вся обстановка как бы "моделью" или предвестником ожидающей нас беспокойной жизни. Я говорил об узниках совести, призывал к их освобождению, называя много имен, о необходимости вывода советских войск из Афганистана, о своем отношении к СОИ и к принципу "пакета" (ниже, в связи с Форумом, я объясню все это подробней), о перестройке и гласности и о противоречивости и сложности этих процессов.

В конце декабря и в январе (с меньшей интенсивностью и в последующие месяцы) я давал интервью газетам, журналам и телекомпаниям Англии, Бельгии, Греции, Индии, Италии, Испании, Канады, Нидерландов, Норвегии, Швеции, Финляндии, ФРГ, Югославии, Японии и других стран - по нескольку раз в день. Особенно запомнилось телеинтервью с прямой трансляцией через спутник из студии

Останкино - вся эта космическая супертехника, множество экранов с твоим странно-чужим лицом на фоне голубого неба и самое страшное - "черная дыра" телекамеры. В первой такой передаче переводчиком был Алик Гольдфарб когда-то переводивший пресс-конференции на Чкалова. Сама возможность таких передач поражала - как примета нового времени "гласности".

На меня и на Люсю легла в эти первые месяцы почти непереносимая нагрузка - но делать нечего, приходилось тянуть... Наша жизнь в Москве. Подготовка в письменной форме ответов почти к каждому большому интервью, иначе я не умею, печатанье их Люсей. В доме непрерывно люди - а мы так хотим остаться вдвоем, у Люси заботы по кухне - и не на двоих, как в Горьком, а на целую ораву. В 2 часа ночи Люся с ее инфарктами и байпассами моет полы на лестничной клетке - в доме самообслуживание! - а я опять что-то спешно пишу на завтра. Кроме интервью, еще масса всяких дел - письмо Горбачеву, о котором я пишу ниже, предисловие к книге Марченко, напряженная работа подготовки к Форуму, и люди, люди, люди - друзья, знакомые, просто желающие познакомиться, желающие уехать из страны, иностранцы, приехавшие в Москву и считающие своим долгом посетить Сахарова, послы всех европейских стран, посещающие Сахарова по поручению своих правительств, каждый день сумасшедшие, во время и после Форума - очень многие западные участники. Когда началось массовое освобождение политзаключенных, о чем я пишу ниже, Люся стала вести списки освобожденных, сообщая о новых освобожденных в агентства (естественно, сразу в два-три), а также сообщая о запинках на этом пути. Инкоры же - или радиокомментаторы - многое перевирают, и вот уже вместо сообщения Люси о голодовке Миколы Руденко с требованием ответить о судьбе забранного у него на обыске писательского архива мы слышим по западному радио, что академик Сахаров сообщил о голодовке Руденко с требованием эмиграции, а супруга лауреата заявила, что это дело якобы показывает обратную сторону политики кремлевских руководителей - слова, которых она не говорила и не могла сказать, это не ее стиль, мягко говоря.