Юрий Слёзкин: Бабье лето

Рядом с коляскою, то отставая, то уносясь вперед, ехали три всадника тоже на куцых поджарых лошадях — два кавалера и одна дама. Кавалеры были молоды и худы, как их лошади — один в кадетской рубахе, другой в гимназической фуражке, оба сидели сгорбившись, нелепо подпрыгивая в седле. Дама их держалась прямо и свободно.

У Григория Петровича ёкнуло сердце. Ему показалось, что лицо сидящей в линейке девушки он где-то видел раньше.

«Что за ересь,— подумал он,— не может этого быть». Но все-таки спросил:

— Кто это такие?

А спросив, понял, как нелепо было его предположение. Стало смешно, что в лице этой юной девушки ему почудилось другое лицо — лицо Анастасии Юрьевны.

— А это пан Лабинский с семейством,— охотно ответил кучер,— из Новозерья… большое имение, да и барин богатый… Он-то вдовец сам, да при нем евоная сестра незамужняя живет и дочери три… Те вот два лайдака {19} 19 Лайдак (у к р., п о л ь с к.) — бездельник, плут, гуляка. — приезжие панычи, учатся еще…

— А далеко их имение?

— Да не очень далече… верст поди восемь от нас будет… Туточка, вот, и земля их начинается…

Антон показал кнутовищем налево, на яровое поле.

— И хорошее, говоришь, хозяйство у них? — допытывался Галдин.

— Да уж вестимо, хорошее. Потому поляки — они это дело понимают. Не едят, не спят, деньги копят, сами всюду доходят. И одеваются просто, в дешевое. Пан-то, вишь, захворал что-то — в чужие края ездил, только неделю, как вернулся; так евоная сестра, не поверите, по-мужицки в сапогах верхом ездила по полям. В обору чуть свет ходит, зерна на продажу с девками отбирает. Только у них служить не ладно — сами картошку жрут и людям ничего окромя не дают. С голоду подохнешь! А хозяйство, верно, хорошее…

— Барышни-то учатся еще?

— Кажись, что нет,— отвечал кучер, заботливо отмахивая кнутом докучливых оводов.— Допреж они на зиму в город ездили, а теперь все тут живут.

Он помолчал и добавил:

— Чего им учиться — невесты богатые, живо повыходят. На святую у них нонечи что шуму-то было, что шуму! Не приведи бог. Гостей полон дом понаехало. И офицера, и так, штатские — откуда взялось. Танцевали, танцевали — наш земский {20} 20 Земский — земский начальник, представлял местные судебно-администртивные органы, учрежденные законом 12 июля 1889 г; назначался из местных потомственных дворян. , брешут, каблук себе отбил, барышне какой-то в лоб заехал! Потеха!..

Антон ударил шалившего Орла по гладкому крупу, прикрикнув:

— Вишь, москаль! {21} 21 — Вишь, москаль! — в укр., польск., белорус. языках прозвище, употребляется по отношению к русским; в XVII—XIX вв. жители Белоруссии и Украины так называли солдат российской армии; носило пренебрежительный оттенок, ср. у Н. В. Гоголя выражение «москаля везть» означает «врать».

Дорога свернула к реке, коляска мчалась мимо густо заросшей усадьбы. По другую сторону раскинулось небольшое кладбище с деревянной киркой {22} 22 … небольшое кладбище с деревянной киркой .— Кирха (от н е м. kirche — церковь) обычно употребляется для обозначения лютеранской церкви, храма, собора. .

Галдин смутно помнил эти места. Приезжая на короткое время к матери, еще будучи корнетом, он всего раз был тут и никого из соседей не знал.

— А это Клябина усадьба, что ли? — спросил он.

— Как-же-с, господина фон Клабэна-с! — торопливо ответил Антон, занятый лошадьми и дорогой, которая круто спускалась вниз.— Тоже важнеющий помещик…

Григорий Петрович не расслышал последних слов, коляска с треском, подпрыгивая, въехала на готовый отплыть паром.

На пароме коляска Галдина оказалась рядом с линейкой пана Лабинского. Антон слез с козел и держал за уздечку Османа, злобно косившегося на песочную кобылу новозерского владельца. Весь паром был наполнен тесно прижавшимися друг к другу телегами и бричками. Люди стояли плотной стеной. Было нестерпимо душно, несмотря на речную прохладу; голову дурманил крепкий запах дегтя, овчины и махорки. Бабы в цветных платочках на головах и теплых платках на плечах укачивали или кормили грудью оравших младенцев; мужики разговаривали степенно, помогая подтягивать плот стальным канатом.

— Ну, ну, давай, давай,— покрикивал на них паромщик Руман, плотный еврей с загорелым, обветренным лицом.— Почем лошадь продаешь? — он хлопал по крупу заморенную лошаденку, лошадь расставляла ноги и приседала от удара.

— Тридцать злотых {23} 23 Злотый — польская монета, в описываемое время равная примерно 15 копейкам. Однако здесь «злотый» может означать и «золотой», в таком случае это грандиозная сумма, поскольку золотой рубль стоил весьма дорого. дашь, и добре будет,— морща в улыбку маленькое лицо свое, отвечал мужик.