- С этой стороны закрыто, предупредил их откуда-то сбоку голос охранника. - По центральной аллее, пожалуйте...
- Если бы ты и я с завтрашнего утра стали бы жить вместе, начал он, удивляясь тому, что слова удавались ему с трудом, что их трудно вдруг стало выговаривать,- и если бы через год или же через пять лет между тобой и мной все бы кончилось, перестало вибрировать, иссякло, для меня бы это был конец всего. Не тебя и меня... - он вел ее за руку, как водят детей. - А всего. Понимаешь? Конец всего, что может в жизни быть. Вообще.
- И ты не хочешь рисковать? - спросила она, скосив глаза. Голова ее была опущена, словно она на ходу искала что-то под ногами. - Дурак.., добавила она после паузы, тряхнув головой. - Ты просто очень глупый, дебильный, совершенно идиотский круглый квадратный дурак!
- Я знаю, сказал он. - Я больше, чем дурак.
- Поговорим о чем-нибудь другом... Она подняла голову. Глаза ее блестели, рот натужно улыбался. - О чем ты хотел? Когда мы шли...
Он набрал полные легкие воздуха.
- У меня такое ощущение, начал он, чувствуя почти физически, как раздваивается, что настала совсем другая эпоха. Это пока не заметно. Но мы перебрались всем скопом в совсем другие времена. Не знаю, чувствуешь ли ты это... Я помню году в семьдесят пятом,- почти всхлипывая, продолжал он сквозь густой туман невыносимой собачей тоски, - встретил я где-то в Москве одну приятельницу. Она была замужем за дипломатом и только что вернулась из Европы. "Ну как там, спросил я, в Европе? - Потрясающе, сказала она, - вся Европа танцует..." Так вот, я хочу тебе сказать... - они остановились, это не потому, что теперь мне за сорок. В Европе больше не танцуют. Танцы кончились. В общем-то всё кончилось: сексуальная революция, гонки по автострадам, эЛэСДэшные путешествия, острова в теплом море, по дешевке купленные старые фермы в Бретани, Вудсток, Маклюен, ТМ... То есть всё это продолжает кое-как существовать, всё это еще наполнено жизнью, но это как отражение в гаснущем зеркале. Знаешь, посмотришь на ветку жасмина, закроешь глаза, и она у тебя еще дрожит где-то на изнанке век... Все что происходит нынче - лишь отражение в гаснущем зеркале, на изнанке век...
Они стояли под липами. Она смотрела на него с прежней нежностью.
- Эсхатологический бред, - сказала она и провела ладонью по его лицу. - Как насчет нашествия инопланетян? Что еще застряло меж твоих полушарий?
- Наугад? - спросил он. - Мы как евреи, в абсолютном рассеянье, даже дома. И - без Израиля. Без земли обетованной.
- Это всё?
Он притянул ее к себе, вдохнул запах ее волос, поцеловал за ухом.
- Боже, как утомительно быть дураком, - сказал он, беря ее под руку.
Шаги его были теперь неуверенными, разными, он чувствовал, как качается, как плывет земля, как за спиной беззвучно, медленно, широким движением поворачивается небо: сползает набок монпарнасская башня, вповалку ложатся деревья, ползет в зенит дворец Сената, хлещет через край зеленая вода бассейна, бьются на гравии дорожки жирные карпы...
У ворот, выходящих на Бульмиш, было небольшое столпотворение. Какая-то парочка пыталась воспользоваться давкой и проскользнуть в сад.
- Закрыто,- сказал розовощекий офицер охраны, загораживая им путь. Сожалею. Приходите завтра. С восьми утра.
FIN