Роман Сенчин - Минус

В начале шестого (только мы установили декорации) заявился Димон. Его сперва и не узнали - изменился он конкретнейше за неполный месяц. Из коренастого, нагловатого паренька превратился в худого, ссутуленного, мнущегося человечка.

- Здорово, парни? - именно спросил он и стал совать нам темную, покрытую ципками руку. - А меня, хе, вахтерша пускать не хотела.

- Н-ну дак, - неодобрительно отозвался Вадим. - Как живешь-то?

- Да-а, хе-хе, не особенно...

Спустились в кандейку, Димон вытащил из кармана пузырь "Минусы".

- Давайте по сотне граммулек. Я на полчаса заскочил. Хе, соскучился... За встречу, а?

У Андрюни глаза сразу же загорелись, а Вадим, наоборот, посмурнел: не одобряет пьянство во время работы.

- На пятерых и не почувствуем, Вадь, - успокаиваю. - Если что - догоняться будем только после спектакля.

- Ну, хрен с вами, разливайте!

Игорек пить отказался и, задыхаясь от сигаретного дыма, покинул кандейку. Мы по очереди заглотнули порцию из единственного стаканчика. Андрюня, первым приняв на грудь, преобразился и стал рассказывать:

- Тут, Дименций, столько событий - башка лопнуть готова! Короче, отмечали тихо-мирно день рождения Таньки Тарошевой, набрались прилично, все вроде путем, уже собрались в автобус залазить, и тут молодой этот наш, вон который ушел... он вместо тебя, кстати...

Послушав про избиение Лялина и последствия этого избиения, Димон завистливо вздохнул:

- Да-а, весело вы живете... Бухгалтершу-то не обули еще?

- Отменили, - рубанул бригадир и стал наливать водку в стаканчик. - И так геморрои со всех сторон. Потом, может, когда...

- Ничо, зато пидора проучили, хе-хе. А мне вот, - Димон вновь горько вздохнул, - а мне и похвастаться нечем... Зря я отсюда уволился.

- Что, - говорю, - не катит на кладбище с трупами?

- Да что трупы, трупы не главное...

- Давай, давай, расскажи!

Димон выпивает, дышит в рукав своего потасканного полупальтишки, дожидается, пока выпьют остальные, и затем, перемежая цепочку слов вздохами и чесанием головы, рисует картину своей новой жизни:

- Четыре человека бригада. И босс сверху, Леонид Георгич. Работаем каждый день. Можно день-другой прогулять, ну, хе, проболеть официально, только денег за это, ясно, ни копья не получишь. А за день, бывает, по три могилы заказывают. Летом, говорят, нормально, а сейчас, бля... Почва на полметра как кость. Покрышки если жечь - прогревается, только где их набраться. Ходим вдоль трассы, ищем... Еще эти, из дома инвалидов, достают - дохнут один за другим. Их впритык, гроб к гробу ложим, хе-хе, траншеей такой. И ни копья навара с них, да и с нормальных - бутылку водяры сунут на всех и по полотенцу. У меня этих полотенец уже хоть продавай... Один раз, правда, хоронили богатого, так дали каждому по сотке, "Столичной" пузырей пять, нарезки... А, бля, пашем-то... Вон, все руки стер ломиком. - Димон показал нам свои изуродованные клешни и спрятал, зажал их между колен. - Зарплаты, хе, не видали еще. Хотя б талончики... Звоню сюда каждый день - мне же расчет выдать должны - сегодня наконец-то четвертую часть выдали...

- Чего? Выдали? - подскочил Вадим, аж сигарету выронил.

- Триста сорок рублей. Еще осталась почти тысяча... Унты бы купить, а то весь день на морозе...

Бригадир, не слушая его и ничего не объясняя, скрылся за дверью.

- Куда он? - не понял Андрюня.

Я-то, кажется, догадался, но боюсь особо надеяться и тем более вслух предполагать, что Вадим побежал узнать насчет получки. Поэтому хватаюсь за "Минусу":

- Давайте хлебнем.

Допили. Вадиму оставляем в стакане. Пустая бутылка спрятана под топчан.

- А тут как-то поручили мне гроб заколачивать, - продолжает Димон. - Ну, хе-хе, беру гвоздь, молоток и - не могу. Рука не шевелится... Такая девчонка в гробу, я на нее все прощанье смотрел...

Я слушаю без всякого интереса. С замиранием духа жду бригадира.

Кассирша, понятное дело, ворчит:

- Обязательно за две минуты до закрытия надо...

Игорек уже получил свою долю, счастливо улыбается.

- Сколько? - трясем его.

- Мне двести, а вам вроде побольше.

Вадим, расписываясь в ведомости, не выдержал, хохотнул. В его протянутую ладонь опускается пачка купюр, сверху - мелочь.

- Ну? Ну? - лезет к нему Андрюня. - Триста? Пятьсот?

Вадим зажал деньги в кулак и отошел. Андрюня нырнул в окошечко.

- Уберите голову! - раздраженный голос кассирши.

Тот дернулся, ударил затылком фанерину и еще сильней разозлил всемогущую выдавальщицу денег. Она почти завизжала:

- Вы еще разломайте здесь все! Разломайте!