Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II - Повести и рассказы. Мемуары.

— Пожалуйста! — усмехнулся Анатоша. — Однополчане. Трудно ли?

Рыжие глазки успели уже с рысьей зоркостью осмотреть соседей. Довольные, видимо, результатами своего осмотра, они усмехнулись. Придвигаясь ближе и передавая письмо, Такулин тихо сказал:

— Подтверждение из штаба армии командир лично, с глазу на глаз, получит от наших людей. А пожалуй, уж и получил. Может быть, по рюмке коньяку? За успех?

— Можно! — принимая письмо, согласился Бубекин.

Но появился Стойлов.

Можно садиться, ваше благородие, — доложил он. — Устроил. На верхней полке.

Сказал с улыбкой удовольствия на лице — вот, мол, как всё хорошо сделал. Не взглянул на Такулина, и тот не взглянул на него.

Ну, что поделать, отставим коньяк до новой встречи! — Поднимаясь и застегивая бекешу, Анатоша еще раз попробовал, хорошо ли легло письмо во внутреннем кармане френча.

— Будьте здоровы, дорогой мой…

Меднотрубый голос уже возглашал:

— На Вязьму, на Смоленск, на Минск…

Офицер и штатский в хорошей шубе пожали друг другу руки и расстались.

IV

На стенных крюках у окна купе висели шинели, бекеш и поверх них оружие и полевые сумки, снятые вместе с ремнями походного снаряжения. Шашки и револьверы раскачивались от тряски вагона. В черной зеркальности оконного стекла отражалась желтая дверь и уже поднятые верхние места с матрацами в чехлах из тика в белую и красную полоску. Белый свет из матового стеклянного полушара на потолке ровно лился на разложенный на вагонном столике, передвинутом от окна на середину купе, расчерченный для преферанса лист белой бумаги.

— Торгуйтесь, господа!

Прапорщик Собецкий, сдав карты, придерживал прикуп двумя пальцами, чтобы тот не сполз и не упал с подрагивающего столика. Пальцы были длинны и тонки, с хорошо отделанными ногтями. На одном из них сияло бриллиантом золотое кольцо. Было прапорщику лет тридцать. Черные усики над тонким ртом парикмахер подстригал, видимо, только еще сегодня. Среди своих новых знакомых этот офицер держался со сдержанной самоуверенностью. Так держатся в общественных местах коммивояжеры больших фирм, считающие себя безукоризненно одетыми. Глаза у него не были умными.

— Пики, — нерешительно сказан военный врач, сидевший на руке, и поднял стекла пенсне на рыжеусого капитана.

— Пас! — Капитан недовольно сложил растопыренные веером карты — Опять вы, доктор, выбили меня из масти! — Капитан всё еще видел перед собою заплаканные глаза жены и дочери. — Куда вы лезете? Ведь опять заремизитесь…

Доктор хотел что-то сказать, но раздумал и промолчал. Играл он плохо, рассеянно…

— Два втемную, — отрубил Бубекин.

Мысль, что вот перед ним военный шпион, ради которого он поставлен на секретную работу, совершенно пришибла его. И самое удивительное, в этом прапорщике, сидевшем напротив него, не было совершенно ничего классически-шпионского: таинственности в обличии, пронизывающих глаз, недоговоренности в речах. Абсолютно ничего от того, чем романисты наделяют шпионов. Но ведь ошибки быть не могло — не стало бы столько умных и важных людей городить весь этот огород из-за пустого подозрения! Стало быть, так, — шпион.

Но как мило и естественно обрадовался прапорщик Собецкий, когда узнал, что он, Бубекин, офицер как раз того же полка, в который и он получил назначение. Собецкий успел в последнюю минуту даже познакомить Анатошу со своей женой, молодой красивой женщиной в шапочке из крота, тоже полькой. В сутолоке отправления, раздевания и, наконец, размещения в купе — всё это было еще ничего, но теперь, когда оба они сидят друг против Друга и надо разговаривать как ни в чем не бывало, — теперь это ужасно трудно… Лицо Собецкого так и тянет к себе глаза Бубекина. Против воли своей он явно больше, чем следует, задерживает на нем свой взгляд и сам этого пугается. Но ведь не выдерживать ответного взгляда глаз Собецкого — это тоже недопустимо…

Ужасно, как быть?

И Анатоша решительно говорит:

— Два втемную!

Без азарта, без всякого интереса к игре, а лишь бы сбить то дурацкое состояние духа, которое его мучит и мучит, как похмелье.

— Вы рискучий? — И с любезной улыбкой Собецкий подвигает Бубекину карты. — Надеюсь, к масти?

Две маленькие пики, шеперки. В пренебрежении к игре Анатоша открыл их и отбросил.

— Ну вот! — рыжеусый капитан очень доволен. щ А темните' Эх вы, молодежь!..

Карты ужасные, но Анатоша доволен уже тем, что теперь его смущению и дурацкой неловкости есть естественное объяснение