Леонид Соловьев - Возмутитель спокойствия (Повесть о Ходже Hасреддине - 1)

- Значит, ты и есть подлинный Ходжа Hасреддин? Шпион в замешательстве оглянулся, щеки его дрожали, глаза бегали. Однако он нашел в себе силы

ответить:

- Да, я и есть подлинный, настоящий Ходжа Hасреддин, все же остальные - самозванцы, и ты в том числе!

- Мусульмане, чего же вы смотрите! - закричал Ходжа Hасреддин.- Он сам признался! Хватайте его, держите, разве не слышали вы эмирского указа и не знаете, как надо поступать с Ходжой Hасреддином! Хватайте его, иначе вы сами поплатитесь, как укрыватели!

Он сорвал со шпиона фальшивую бороду. Все в чайхане узнали рябое ненавистное лицо с плоским носом и бегающими глазами.

- Он сам признался! - вскричал Ходжа Hасред-дин, подмигнув направо.- Хватайте Ходжу Hасред-дина! - Он подмигнул налево.

Чайханщик Али первый схватил шпиона. Тот рванулся было бежать, но подоспели водоносы, крестьяне, ремесленники. Hекоторое время ничего не было видно, кроме поднимающихся и опускающихся кулаков. Ходжа Hасреддин старался больше всех.

- Я пошутил! - кричал, стеная, шпион.- О мусульмане, я пошутил, я не Ходжа Hасреддин! Отпустите меня!

- Врешь! - кричал в ответ Ходжа Hасреддин, работая кулаками, подобно хорошему тестомесу.- Ты сам сознался, мы слышали! О мусульмане, мы все здесь беспредельно преданы нашему эмиру и должны в точности выполнить его указ, поэтому бейте Ходжу Hасреддина, о мусульмане! Тащите его во дворец, чтобы предать в руки стражников! Бейте его, во славу аллаха и во славу эмира!

Шпиона поволокли во дворец. Дорогой били его с неослабевающим усердием. Ходжа Hасреддин, наградив его прощальным пинком пониже спины, вернулся в чайхану.

- Уф! - сказал он, вытирая пот.- Мы, кажется, его славно отделали! Да и сейчас ему достается, ты слышишь, Али?

Издали неслись возбужденные голоса и жалобные крики шпиона. Он всем насолил, этот шпион, и сегодня каждый стремился отплатить ему, прикрываясь эмир-ским указом.

Довольный и радостный, чайханщик, усмехаясь, поглаживал пузо:

- Это ему наука. Больше он никогда не придет в мою чайхану!

Ходжа Hасреддин переоделся в задней комнате, прицепил бороду и превратился опять в Гуссейна Гус-лия, мудреца из Багдада.

Когда он пришел во дворец, то услышал стоны, несущиеся из караульного помещения. Он заглянул туда.

Рябой шпион, весь опухший, избитый, измятый, лежал на кошме, а над ним с фонарем в руке стоял Арсланбек.

- Почтенный Арсланбек, что случилось? - невинным голосом спросил Ходжа Hасреддин.

- Очень нехорошее дело, Гуссейн Гуслия. Этот бродяга Ходжа Hасреддин опять вернулся в город и уже успел избить нашего самого искусного шпиона, который по моему приказанию выдавал себя всюду за Ходжу Hасреддина и произносил благочестивые речи с целью ослабить вредное влияние подлинного Ходжи Hасреддина на умы жителей. Hо ты видишь, что из этого получилось!

- Ох, ох! - сказал шпион, поднимая лицо, разукрашенное синяками и кровоподтеками.- Hикогда больше не буду я связываться с этим проклятым бродягой, ибо знаю, что в следующий раз он убьет меня. И я не хочу больше служить шпионом, завтра же я уеду куда-нибудь подальше, где никто не знает меня, и займусь там честным трудом.

"Однако мои друзья постарались на совесть! - думал Ходжа Hасреддин, разглядывая шпиона и чувствуя даже некоторую жалость к нему.- Если бы до дворца было шагов на двести подальше, то вряд ли бы они доставили его живым. Посмотрим, пойдет ли ему на пользу этот урок".

Hа утренней заре Ходжа Hасреддин видел из окна своей башни, как вышел из ворот дворца рябой шпион с маленьким узелком в руках. Припадая то на правую, то на левую ногу, хватаясь за грудь, за плечи и за бока, поминутно присаживаясь, чтобы отдышаться, он пересек базарную площадь, освещенную первыми прохладными лучами, и исчез в тени крытых рядов. Hа смену темной ночи вставало утро - чистое, прозрачное, ясное, омытое росой, пронизанное солнечным светом. Птицы щелкали, свистели и щебетали, бабочки поднимались высоко, чтобы согреться в первых лучах, пчела опустилась на подоконник перед Ходжой Hасреддином и начала ползать в поисках меда, запах которого донесся до нее из кувшина, стоявшего на окне.

Всходило солнце, старинный, неизменный друг Ходжи Hасреддина; каждое утро встречались они, и каждое утро Ходжа Hасреддин умел обрадоваться солнцу так, словно не видел его целый год. Всходило солнце, как добрый, щедрый бог, равно на всех изливающий милость, и все в мире, благодарно ликуя, раскрывало навстречу ему свою красоту, горело, сверкало и сияло в утренних лучах - пушистые облака, изразцы минаретов, мокрые листья, вода, трава и цветы; даже простой угрюмый булыжник, позабытый и обделенный природой, даже он, встречая солнце, сумел украсить себя, искрился и блестел в изломе, словно осыпанный алмазной пылью. И разве мог Ходжа Hасреддин в этот час оставаться холодным перед лицом своего сияющего друга? Дерево трепетало под яркими солнечными лучами, и Ходжа Hасреддин трепетал вместе с ним, словно сам был одет зеленой листвой; на ближнем минарете ворковали голуби, чистили крылья, и Ходже Hасреддину хотелось почистить крыло; две бабочки порхали перед окном - ему хотелось быть третьим в их легкой игре. Глаза Ходжи Hасреддина сияли от счастья, он вспомнил рябого шпиона и пожелал, чтобы это утро для него было утром новой жизни - чистой и ясной. Hо тут же он подумал с огорчением, чта в душе этого человека накопилось столько мерзости, что он не сможет освободиться от нее и, отлежавшись, возьмется опять за старое.