Василий Шукшин - Там, вдали

Ольга не на шутку принялась за книги.

Рано утром Петр осторожно вставал с кровати, умывал-ся во дворе под рукомойником, одевался, ел на кухне нев-кусные пироги с морковью, которые почему-то в изобилии пекла теща, запивал молоком... Если Фонякин был дома, он беззлобно ругался с кем-нибудь по телефону в прихожей. Иногда вместе ели пироги с морковью.

Теща и Ольга спали еще.

-- Как дела? -- спрашивал Фонякин.

-- Ничего. Как у вас?

-- Ничего.

И каждый думал о своем.

Позавтракав, Петр уходил на улицу, садился на скамей-ку у ворот, закуривал в ожидании автобуса (стройка была в пяти километрах от села, рабочих возили на работу и с ра-боты). Это было самое хорошее время дня -эти полчаса, пока он ждал автобуса. Солнце еще не поднялось из-за го-ры, но светло уж, и все село ворошится. Поднимая пыль, прошло стадо коров. Небольшое. Большое оно будет в конце села. Хлопают калитки; запоздавшие бабы догоняют пасту-ха, подстегивая коров хворостинками.

-- Ну, отелилась, ли чо ли?! -- ругаются. Как будто не са-ми виноваты, что пронежились лишних пяток минут в теп-лой постели.

Протарахтит телега с мужиком. Мужик что-нибудь крик-нет запоздавшей бабе, а та в долгу не останется. Засмеются. Голоса еще с хрипотцой -- со сна, теплые. Люди не успели наработаться -- не сердитые. Да и шибко уж просторно, яс-но, свежо вокруг, так и подмывает крикнуть через дорогу что-нибудь самое пустяковое.

-- Здорово, сосед!

-- Здоров. Как ночевал?

-- А ничо, слушай! Жена бы не растолкала, дак ишо бы поспал. На коровьем-то реву оно, это, спится, язви ее!

А подальше еще двое переговариваются через плетни:

-- Ты что седня вечером делаешь-то?

-- Дак а чо?.. Вроде особо-то нечего.

-- Может, сплаваем в островишко, посидим?

-- Оно можно бы... у меня припасишки вышли. Я этто за-казывал Семке Косому, поедешь в город, возьми на мою до-лю с кило. Забыл, окаянная душа!

-- У меня есть маленько, я дам.

-- Но давай. А я на днях сам поеду, дак куплю. Дроби-то я накатаю...

-- У меня дробь есть. Правда, тоже не магазинная...

-- Да дроби не надо. Я вон парнишку заставлю, накатат сколько надо.

-- Ну и сплавам, посидим, -- а дальше негромко: -- Я тада возьму на литровку?.. -- кивок в сторону крестового до-ма, где живут две учительские семьи. -- Штук шесть-то до-будем, поди.

-- Бери, добудем.

Договорились вечером сплавать на охоту. Пороху один другому одолжит. Дробь пойдет самодельная. А так как день-жонок у обоих нет, а выпить после охоты надо, один возь-мет у учителей шесть рублей под уток (бутылка -пара), ку-пит две бутылки и поставит в погреб. Приплывут затемно, разложат во дворе огонь под таганком, сами отеребят, опа-лят, распотрошат утку и заварят целиком в чугуне. Вкусно и долго пахнет потом на улице паленым; блаженно покряхты-вают двое, прихваливают:

-- А ничо получилось!..

-- Мм.

-- Жалко, в одну промазал. Прямо над головой шаркну-ла, гадина... Темно.

-- Ничо, этого от пуза.

Трепыхается слабый огонек под таганком, выхватывая из тьмы две фигуры. Бывает, со двора не в лад, но задушевно поплывет в теплом стоялом воздухе:

Аб чем, дева, плачешь?

Аб чем, дева, пла-ачешь?

Аб чем, дева, пла-а-ачешь?..

Мужской голос, с плохо скрытой завистью, прикрикнет с улицы:

-- Огонь-то затопчите потом, девы!

Если "девы" не успокоятся, выходят жены.

-- Ну-ка, марш по домам!

...На работе к Ивлеву сперва было несколько насто-роженное отношение -директорский зять. Скоро, однако, наладилось. Работать Петр умел, за счет других не ловчил, плохого к людям за душой не таил -- это скоро понимают.

Ольга целыми днями читала, забравшись с ногами на ди-ван. Мужа с работы встречала не то что прохладно -- спо-койно: оторвется от книги -- мысли далеко-далеко.

-- В печке на сковородке картошка жареная, в сенях -- огурцы, капуста. Хлеб -- в шкафу.

Ивлева не очень огорчало такое.

"Ничего, -- думал, -- лишь бы тосковать не начала".

Сам серьезно подумывал над словами тестя: не начать ли учиться? Жизнь выровнялась, на душе устоялся желанный покой. Листал вечерами Ольгины книги, и крепло желание: сидеть рядом с женой и въедаться в неведомый, чужой мир.

Ночью, в темноте, негромко разговаривали.

-- Мне тоже отец советует учиться. А? Я ведь, если возь-мусь...

-- Правильно советует. У него только другое, наверно, на уме... свое. Я сама возьмусь за тебя. Странно мне, Петя! Как будто, знаешь, шла, шла и вдруг -- море. Совсем не ждала. И прямо не знаю, что мне с ним делать -большущее та-кое!.. -- и добавляла сердито: -- А мне уж скоро тридцать.